Tertium Organum: ключ к загадкам мира, изд. 2-е

Книга проф. Лютославского служит любопытным примером того, как одни и те же аргументы могут служить для доказательства совершенно противоположных положений. Проф. Лютославский догматичен весь от начала до конца и вся книга его представляет собой защиту заранее определённых догматов. Безбрачие и целомудрие проф. Лютославский защищает, потому что ему необходимо обосновать безбрачие католического духовенства, совершенно так же, как дальше он утверждает, что поляки — нация, а евреи не нация, на том основании, что у одних есть общий язык и земля, к которой они стремятся, а у других нет; причём он забывает принять во внимание одно маленькое обстоятельство, что со времени раздела Польши прошло с небольшим сто лет, а со времени расселения евреев без малого две тысячи. Можно в чём угодно обвинять евреев, но доказывать, что у них нет национальности так же смешно, как утверждать, что старость и смерть совсем не являются доказанной необходимостью жизни. Такова вся книга Лютославского. Он называет себя «спиритуалистом», полемизирует с «псевдомистиками», но на самом деле на каждом шагу скользит и падает, обнаруживая самый откровенный материализм и польско-католическую (т. е. определённо политически-церковную) пропаганду, которую можно бы было вести без всякого «спиритуализма».

Взгляды Лютославского на любовь плоски и материальны. Любовь для него — только «удовлетворение». Чтобы понять всю их ограниченность очень полезно после книги проф. Лютославского взять книгу Карпентера, выдержки из которой я уже приводил. Сам наполовину аскет и отшельник, Карпентер воспевает любовь как древний суфий. И он именно говорит о тех сторонах любви, которые ложно освещает проф. Лютославский: о том возрождении, которое несёт с собой любовь, о приливе энергии, о вдохновении, неразрывно связанном с любовью; и говорит о необходимости «искусства любви», которое должно давать отношение к любви бесконечно далёкое от прямолинейных и примитивных взглядов Лютославского.

Конечно, если признать с проф. Лютославским, что старость и смерть не являются доказанной необходимостью органической жизни, то можно утверждать всё, что угодно. Проф. Лютославский в этом случае говорит одно и то же с Толстым, т. е. что если бы люди отказались от любви, то, может быть, природа нашла бы какое-нибудь другое средство продолжения рода на земле. Дальше он говорит, что продолжение рода можно совершенно отделить от страсти, от наслаждения и в этом случае сознательно или бессознательно повторяет слова иудейского кодекса морали, признававшего и допускавшего факт сношения (в интересах рода), но запрещавшего наслаждение, и особенно строго запрещавшего мужу испытывать наслаждение со своей женой. Это изуверство ультра материалистического иудаизма возводится Лютославским в венец морали.

То, что человечество получает от любви и через любовь — для проф. Лютославского по-видимому не существует, так же как переставало существовать для старевшего Толстого. Любовь у Лютославского только «сношение» и она только «берёт силы». Откуда он взял, что осуществлённая любовь ослабляет творческую интуицию — это его секрет, но на этом он что-то строит и доказывает необходимость аскетизма, который и осуществляется — плохо или хорошо — в основанном им полумонашеском, но в сущности политическом, ордене «Элевзис».

Вообще говоря нет ничего «двумернее» и циничнее морализирования, которое видит в любви грех и похоть. Это такое неумение поднять глаза вверх и увидать, о чём идёт речь. Например, какая тёмная ложь кроется во всех моральных рассуждениях «Крейцеровой сонаты» и «Послесловия». Всё это описание любви анатомическими и физиологическими терминами такая же неправда, какой бы было описание музыки глухим. Если глухой будет описывать рояль и скажет, что это чёрный ящик на трёх ножках, который открывают с одной стороны и стучат по нему пальцами, [то] это будет вполне точное описание. Но всё-таки останется непонятным, зачем люди сидят вокруг этого чёрного ящика и почему одни плачут, а другие смеются.

* * *

В первом издании этой книги, в тех набросках. которые занимали место настоящей главы, я между прочим делал попытку классифицировать любовь и отделить любовь (индивидуализированное чувство) от «полового чувства» (не индивидуализированного и не разбирающего стремления к удовлетворению чисто физического желания). Но мне кажется теперь, что это деление, так же как все подобные деления, неудовлетворительно. Разница не в фактах, а в людях.

Есть люди, у которых всё, что они делают и чувствуют выходит цинично, грубо и двумерно, безразлично — будет ли это «любовь», распущенность или аскетизм. «Любовь» у таких людей непременно сопровождается ревностью, переходит в злобу, в ненависть, приводит к убийствам, к обливаниям серной кислотой и т. п.

Эти люди не понимают любви без ревности. А ведь ревность и есть именно убийца чувства чудесного в любви. И есть другие люди, у которых даже общее, не индивидуализированное влечение пола будет красиво, полно мысли и ярких искр космических ощущений.