Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Под грязным развратом Корф подразумевал следующее. Из-за отсутствия средств Пушкину приходилось ограничиваться женщинами попроще: теми, которые занимались проституцией нелегально, без разрешения полиции. За визиты «гостей» они брали существенно меньше. В устных преданиях сохранились имена двух таких жриц любви — Штейнгель и Ольга Массон. Последней её частый посетитель даже посвятил стихи — «Ольга, прелестница Киприды[32]». Не о ней ли писал А. И. Тургенев Вяземскому: «Пушкин по утрам рассказывает Жуковскому, где он всю ночь не спал, делает визиты бл…, мне и княгине Голицыной, а ввечеру иногда играет в банк».

Эта раздвоенность между желаемым и возможным вызвала к жизни следующие строки любвеобильного потомка арапа Петра Великого:

В Дориде нравятся и локоны златые,
И бледное лицо, и очи голубые.
Вчера, друзей моих оставя пир ночной,
В её объятиях я негу пил душой;
Восторги быстрые восторгами сменялись,
Желанья гасли вдруг и снова разгорались;
Я таял; но среди неверной темноты
Другие милые мне виделись черты,
И весь я полон был таинственной печали,
И имя чуждое уста мои шептали (1, 352).

18 декабря 1818 года Тургенев известил Вяземского о серьёзном недомогании их подопечного: «Сверчок прыгает по бульвару и по бл… Но при всём беспутном образе жизни, он кончает четвёртую песню поэмы. Если бы ещё два или три… так и дело было б в шляпе. Первая … болезнь была и первою кормилицей его поэмы».

Первая болезнь Александра, которую Тургенев обозначил точками, относится к началу 1817 года. Вот что пишет о ней А. Александров в своём солидном исследовании жизни Пушкина в период 1811–1820 годов:

«„Хуерык“ — похолодел он от спины до затылка, и мурашки побежали на голове.

Первым делом он кинулся к Петруше Каверину. Тот захохотал, хлопая его по плечам:

— У девушки, у сиротки, загорелося в середке, а у доброго молодца покапало с конца! Ну, с боевым крещением, братец! Когда капает, это ничего, не было бы хуже.

— А что же хуже, Пьер?

— Известно что, сифилис. Но он так быстро не проявляется. Месяца через два жди бобонов. Хотя, впрочем, и сифон теперь лечится большими дозами меркурия. Сам лечился.

— Ты?

— Чего ты смотришь с таким удивлением? Каждый гусар за время походов по нескольку раз переболел всеми этими болезнями нерусского имени. А ты крепись, сие происшествие есть оборотная сторона всего того приятного, что ты имел с женщинами.

Каверин сам отвёз его к доктору Лейтону…»

Пушкин был неутомим в своих амурных похождениях. Ничто не могло остановить его: ни недостаток средств, очень неохотно отпускавшихся скупым отцом, ни добрые советы его старших друзей и покровителей (Жуковского и Карамзина) в отношении опасности «вредной красоты». Хорошо ещё, что сами девицы иногда проявляли «заботу» о пылком партнёре. «Пушкин простудился, — оповещал Тургенев Вяземского летом 1819 года, — дожидаясь у дверей одной бл…, которая не пускала его в дождь к себе, чтобы не заразить его своей болезнью. Какая борьба великодушия, любви и разврата!»

В курсе провала амурных шатаний Пушкина был и Вяземский, который искренно радовался за молодого поэта:

— Старое пристало к новому, и пришлось ему опять за поэму приниматься. Венера пригвоздила его к постели.

Рассеянный образ жизни вчерашнего лицеиста настораживал друзей Александра; П. А. Вяземский очень боялся, что он не закончит поэмы «Руслан и Людмила». Кончил, и 21 апреля 1820 года порадовал Петра Андреевича: «Поэму свою я кончил. Она мне так надоела, что не могу решиться переписать её клочками для тебя» (10, 16).

И что интересно: позднее среди черновых набросков поэмы учёные обнаружили следующее стихотворение:

Лаиса, я люблю твой смелый, вольный взор,
Неутолимый жар, открытые желанья,
И непрерывные лобзанья,
И страсти полный разговор.
Люблю горящих уст я вызовы немые,
Восторги быстрые, живые… (1, 381)
Поистине, борьба любви и разврата.

Главное