Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только

Вам музы, милые старушки,
Колпак связали в добрый час,
И, прицепив к нему гремушки,
Сам Феб надел его на вас.
Хотелось в том же мне уборе
Пред вами нынче щегольнуть
И в откровенном разговоре,
Как вы, на многое взглянуть;
Но старый мой колпак изношен,
Хоть и любил его поэт;
Он поневоле мной заброшен:
Не в моде нынче красный цвет.
Итак, в знак мирного привета,
Снимая шляпу, бью челом,
Узнав философа-поэта
Под осторожным колпаком.

В первые послелицейские годы Александр Сергеевич не был так осмотрителен. Из привилегированного учебного заведения он вышел с враждебным самодержавию «лицейским духом».

* * *

Пушкина выпроводили из Петербурга за стихотворения, неугодные власти. Поэт легко отделался: благодатный Юг не Сибирь, о которой говорил царь. А между тем у него был и более весомый повод для претворения в реальность своего первоначального намерения: оказывается, двадцатилетний поэт лелеял мысль о покушении на государя, о чём известил Александра I… пять лет спустя после задуманного:

«Мне было 20 лет. Необдуманные отзывы, сатирические стихи… Разнёсся слух, будто я был отвезён в тайную канцелярию и высечен. До меня до последнего дошёл этот слух, который стал общим. Я увидел себя опозоренным перед светом. На меня нашло отчаяние, я метался в стороны, мне было 20 лет.

Я раздумывал: не следует ли мне прибегнуть к самоубийству или умертвить ваше величество. В первом случае я только бы подтвердил разнёсшуюся молву, которая меня бесчестила; во втором — я бы не мстил за себя, потому что прямой обиды не было, а совершил бы только преступление и пожертвовал бы общественному мнению, которое презирал, человеком, внушавшим мне уважение против моей воли».

Это пагубное признание писал не молодой человек, а уже полностью сформировавшийся мужчина, испытавший тяжёлое для него отстранение от культуры большого города (Кишинёв, Михайловское). К счастью для Александра Сергеевича (и, конечно, для русской литературы), своё криминальное намерение он компенсировал лишь вызывающим поведением: «Я решил высказывать столько негодования и наглости в своих речах и своих сочинениях, чтобы наконец власть вынуждена была обращаться со мною, как с преступником»[34] (10, 792).

Таков один из истоков вызывающего поведения молодого поэта в период, предшествовавший его удалению из столицы. Удержаться от крайностей Александру помогли лица, не входившие в круг его молодёжного окружения, люди с большим опытом жизни и зрелым мировоззрением, словом, старшие друзья поэта.

Изгнание

Конец 1819-го и начало 1820 года прошли у Пушкина под знаком скандалов. Сергей Львович в присутствии однокашника сына Ф. Ф. Матюшкина грозил ему пистолетом. В ресторане «Красный кабанчик» с компанией П. В. Нащокина он участвовал в драке с немцами. Затем последовало ещё несколько драк и даже дуэль с ближайшим лицейским товарищем В. К. Кюхельбекером. Е. Карамзина писала П. А. Вяземскому в Варшаву: «Пушкин всякий день имеет дуэли; благодаря Бога они не смертоносны, бойцы всегда остаются невредимы». Поэт проиграл все имевшиеся у него деньги и вынужден был продать тетрадь со своими сочинениями.

П. П. Катенин, майор Павлоградского гусарского полка, вызвал поэта, возмутившись его шуточными стихами. Дуэль не состоялась. Затем сгоряча Пушкин бросил вызов Н. И. Тургеневу, государственному деятелю, одному из руководителей «Союза благоденствия». Николай Иванович остро высказался о политических эпиграммах, в которых поэт высмеивал порядки управления страной и ряд высокопоставленных лиц. Тургенев был убеждён в том, что «негоже кусать руку, которая кормит». Обдумав положение, в котором он оказался (три брата Тургеневы покровительствовали поэту, к тому же Николай Иванович был на десять лет старше его), и подавив гордыню, Александр письменно принёс Тургеневу свои извинения.

Старший из братьев, Александр Иванович, по совету которого Пушкин был определён в Царскосельский лицей, писал о своём протеже: «Теперь его знают только по мелким стихам и крупным шалостям; у него леность и нерадение о собственном образовании, вкус к площадному волокитству и вольнодумство, также площадное, восемнадцатого столетья». И в другом послании — к П. А. Вяземскому: «Сверчок прыгает по бульвару и по блядям».