- Мне кажется, Юниа задумала еще какую-то пакость, - сказала я, когда мы остались с Айгером вдвоем. – Я помню себя перед судом. Отчаяние, уныние, страх, крохотный кусочек надежды. Несмотря ни на что. А у нее одна злоба и ненависть.
- Тебе она сделать ничего не может, - он пожал плечами. – Только мне. Или себе. Изуродоваться как-нибудь, чтобы тебе досталось не слишком привлекательное тело. А то и вовсе с собой покончить. Одно дело умирать, когда не представляешь, что будет после смерти, и совсем другое – зная, что сознание не исчезнет. Тем более если надежды на спасение нет. Не обижайся, но тебе тоже было легче решиться отдать мне свое тепло, зная, что тебя все равно казнят. Разве нет? И, кстати, ты не могла бы еще раз меня поцеловать так, как утром? Страшно приятно.
43.
А ведь была же у меня мысль, что нежности эти не ко времени. И что Брина в комнате Юнии и один гвардеец в коридоре – так себе охрана.
Уж не знаю, чем бы этот вирт закончился, если б не раздался стук в дверь.
- Прошу прощения, тарис Айгер, - голос гвардейца звучал то ли смущенно, то ли встревоженно, - Брина просит вас зайти к соле Юнии.
Айгер пробормотал себе под нос пару ласковых, оделся и так быстро направился к двери, что я едва успела догнать его и устроиться на привычном месте – на плече. Мелькнула мысль, что я сижу там, как эдакий невидимый… фамильяр.
Юниа лежала на кровати с запястьями, связанными за спиной полотенцем. Физиономией в одеяло. С таким выражением, как будто готова уничтожить весь свет. Брина стояла у окна и мрачно рассматривала свои в кровь разодранные руки.
- Очень сожалею, тарис Айгер, - сказала она без капли сожаления в голосе, - но мне пришлось применить силу. Я росла с тремя братьями, и мы постоянно дрались.
- Что случилось?
Вместо ответа Брина протянула ему на ладони лезвие от мужской бритвы.
- Прекрасно, - зло усмехнулся Айгер. – Что она собиралась сделать? Перерезать вены?
- Не знаю, тарис Айгер. Мне показалось, что порезать лицо.
- Интересно, зачем ей нужна была бритва? Вообще?
- А чтобы ноги брить, - наябедничала я. – Или еще что-нибудь. Дура. Надо было тупой нож брать. Или лучше щипцы каминные раскалить.
- Я думал, ты умнее, - Айгер подошел к кровати и перевернул Юнию, как лиса перекатывает ежа вверх пузом. – Придется везти тебя связанную.
- Ненавижу тебя! – прошипела она, прищурившись по-кошачьи. – Всегда тебя ненавидела. Ты всегда был мне противен. Отвратителен!
Это было уже слишком. Сказать такое мужчине, для которого была первой любовью… Кого угодно пробьет насквозь. Айгер молча смотрел на нее, и только стиснутые челюсти и подрагивающие ноздри выдавали его чувства. Разобрать этот клубок на составляющие у меня вряд ли получилось бы.
- Спокойно, - шепнула я. – Может, она тебя и не любила, не знаю, но то, что ты был ей противен – это вранье. Трахалась она с тобой с превеликим удовольствием. Это я точно знаю, уж поверь.
Хоть аналогичного слова в языке Илары не было и я употребила его по-русски, смысл Айгер прекрасно понял и только хмыкнул в ответ.
- Глубоко сочувствую, - сказал он Юнии. – Ты вообще никого за всю жизнь не любила. И зачем она – такая жизнь, когда всех только ненавидишь?
- Может быть, и ни к чему, - она с трудом села, продолжая в упор смотреть на него. – Но она моя! Ты можешь меня казнить – это твое право. А я могу делать с собой то, что сочту нужным. Это – мое право. В том числе не отдавать добровольно свое тело твоей подстилке. Оно мое. Я в нем родилась и выросла. И то, что какая-то потаскуха по недоразумению в него попала и прожила девять месяцев, ничего не меняет.
- Закрой рот! – очень спокойно посоветовал Айгер. – Пока не пожалела о том, что на свет родилась.
- А что ты мне сделаешь? – Юниа нахально выпятила губу. – Ведь я вам с ней нужна целая и невредимая, разве нет? Не надейся.
- Посмотрим, - Айгер прищурился так же, как она. – Если надо будет везти тебя связанную и в мешке, повезу в мешке. И насчет твоего драгоценного тела тоже лучше заткнись. Йоргис вряд ли давал согласие, чтобы какой-то приблудный колдун воспользовался его телом. Я своим – тем более. Так что и твоего разрешения никто спрашивать не будет.
Брина слушала их диалог с глазами, как у совы. И с еще большим недоумением, чем утром в Верто.
Если б я могла, то сейчас разрыдалась бы. Потому что, слушая их, вдруг поняла – остро и безнадежно.
Ничего не будет.
Я подлетела к камину и по трубе выбралась на крышу. У меня не было сил петь. И я не хотела, чтобы Айгер слышал мои мысли.
Даже если мы найдем Борггрина и он окажется в состоянии нам помочь, все равно ничего не выйдет. Потому что я не смогу.
Как бы ни хотела я быть с Айгером. Как бы себя ни уговаривала. Что бы ни говорил он сам…