Теща

У Люды было необоснованно выразительное лицо – не потому, что что-то выражало, а ошеломительное от отсутствия мысли – и огромные глаза. Стоит признать, что больше таких не видел ни разу в жизни, а за четверть века приработков в университете женских глаз я видел больше, чем достаточно.

Но, конечно, в первом классе меня привлекали не Людины глаза, а она сама. Ведь, как я уже говорил, в детский сад я не ходил и никогда не видел вблизи настоящую девочку. Поэтому Людой я был увлечен как новой сущностью в целом.

Я ей тоже чем-то нравился, мы по-детски увлеклись друг другом, даже признавались в любви.

До сих пор помню, как на чаепитии – «выпускном вечере» – по случаю окончания первого класса мы с Людой объявили себя женихом и невестой и даже целовались напоказ. Причем по-взрослому, в губы.

Глазастая Потапова, конечно, была пробково глупа и не дотягивала до моего уровня; во втором классе я пошел на повышение.

Меня пересадили ближе к доске, на середину ряда. Соседкой по парте оказалась Света Капитанова.

Эта была умненькой, рыженькой, имела веселенькие веснушки, два тонких хвостика с бантиками и задорную челочку. Всем своим обликом она напоминала мартышку из мультфильма про 38 попугаев; в ней кипела сама жизнь.

Надо ли говорить, что Люду я забыл и влюбился в Свету.

Она ответила взаимностью, весь второй класс мы любили друг друга. Хотя с Капитановой не целовались: возраст уже начал диктовать приличия.

Через двадцать два года после окончания школы я узнал, что волоокая Люда умерла от внематочной беременности, а энергичная Света – от сердечной недостаточности. Или наоборот, что мало меняет суть: девчонки, пытавшиеся хоть на год соединить свою жизнь со мной, кончили плохо.

Правда, неудачными оказались лишь опыты первых двух, остальным повезло больше.

Но остальных было слишком мало для репрезентативной выборки, о чем я вспомню позже.

В третьем классе стало ясно, что я – прирожденный отличник.

Отличник не от усердия и не по призванию, а просто по образу отношения к жизни как таковой.

Меня пересадили к самой доске и в соседки определили Таню Авдеенко.

Эта девчонка с круглыми черными глазами была в меру умной, но без меры болтливой; меня определили к ней для демпфирования как человека сдержанного и молчаливого.

Надо сказать, что выбор оказался правильным. С Таней мы прожили в мире и согласии целых шесть лет, просидели на одной и той же парте, первой в ближнем к двери ряду.

И именно с ней я прошел все эволюции отношений – точнее, восприятия противоположного пола.

Сама по себе Таня была не высокой и не низкой, не полной и не тонкой, не красавицей и не дурнушкой, в общем, среднестатистической девчонкой, в которое есть все, кроме изюминки.

Но она росла и развивалась в непосредственной близости, превращалась из позавчерашней детсадовки в маленькую женщину на моих глазах.

Другие девчонки были привлекательнее, но Таня всегда была рядом, я относился к ней как к своей собственности, часто выручал подсказками на уроках, чему она оставалась благодарна.

На Танином примере я наблюдал великий закон перехода количественных изменений в качественные при сохранении неразрывности времени.

Нет, конечно, я лукавлю относительно, наполняю мировосприятие мальчишки мыслями зрелого профессора.

Ничего я не наблюдал и ни о каких законах не думал.

Просто видел, как меняется соседка, непрерывно изо дня в день, но скачкообразно от класса к классу, порой даже от четверти к четверти после каникулярных промежутков.

Таня развивалась, оснащалась новыми изгибами, под школьной формой у нее начинала вырастать грудь, наливались ноги.

Да, ее ноги менялись с наибольшей производной. И самой ударной из перемен оказалась резкая смена колготок – когда вместо привычных с туманных времен первого класса сероватых рубчатых на ней появились чисто женские.

Золотистые капроновые, причем такие тонкие, что через них были видны царапины на ее коленках, вдруг оказавшихся очень круглыми и очень красивыми.

Думаю, что, колготки у всех девчонок были примерно одинаковы, но Танины казались самыми лучшими. И ее ноги тоже казались лучшими из всех. Вероятно, потому, что она была мне как некая непознанная, но очень верная супруга.

И, кроме того, от Тани часто пахло влажным теплым капроном, чего у других девчонок я не замечал – хотя, возможно, лишь потому, что ни с кем не оказывался близко.

Так или иначе, но в седьмом классе я едва не окосел, пожирая Танины ноги глазами на всех уроках, где это представлялось возможным.

Мне очень хотелось потрогать ее коленку хоть одним пальцем, но я этого не делал, справедливо подозревая, что получу по лбу и от нее. Но смотреть она запретить не могла, хотя замечала мои голодные взгляды.

А вечером, запершись в туалете, я делал с Таней все, что хотел.