Тесные комнаты (СИ)

- Наверное, - отозвался Браен, отводя взгляд в сторону.

Рой вскочил с места, сгреб Браена в объятия и прижал к себе.

- Не делай мне больно, Рой. Пожалуйста.

- С чего ты взял, что я хочу сделать тебе больно?

- Я не переношу боли, Рой. Пожалуйста.

- Пойди сюда, Браен. Сядь ко мне на колени и успокойся.

Браен сделал как он сказал, но вдруг расплакался.

- Я знал, что ты меня подчинишь, Рой, - произнес Браен, когда Рой, безо всякого отпора с его стороны, поцеловал его и сжал в объятиях, скользнув ладонью ему на грудь.

- Я знал, что этим все кончится.

- Хорош реветь, а.

Недолго думая, Рой снова раздел Браена, но как и прежде позволил ему остаться в башмаках и в носках.

- Хочешь, забирай назад свои дорогущие труселя.

- Нет, не надо, они твои, Рой. У нас был уговор, все по-честному.

Вместо ответа, Рой сгреб его своими лапами и чуть не разорвал юною плоть, которая теперь была вся в его распоряжении. (Браену всего за несколько дней до этого исполнилось шестнадцать). После того случая, пользуясь выражением самого мальчика, он и "попал в подчинение Роя". Подобное рабство, в итоге, осточертело им обоим, а кроме того, такого рода мощная и всепоглощающая страсть не могла продлиться долго. Однако Рой рассчитывал использовать Браена МакФи как пешку, чтобы "растопить сердце" Сиднея, который оскорбил его при всех, и который столько лет, еще с восьмого класса, "держал его в своей власти".

Два события из прошлого постоянно мучили Роя: первое - когда мать покинула его навсегда и ушла в "маленький домик в лесной глуши", и второе, когда Сидней прилюдно нанес ему пощечину на вручении аттестатов в старшей школе, и эти события непрерывно прокручивались у него в голове как фильм, что без конца повторяясь идет в кинотеатре на протяжении вечности, не давая ему ни отдыха, ни короткой передышки, ни секундного покоя, даже когда Рой спал или до бесчувствия накуривался травкой, что делал постоянно.

После того выпускного вечера, когда Сидней влепил ему пощечину, точильщик ножниц (так его прозвали мальчишки) пришел домой очень поздно: он просидел на окраине кукурузного поля во владениях какого-фермера, пока в небе высоко не взошла луна, а вернувшись к себе, пошел прямиком в ванну, взял немецкую опасную бритву, которой его отец позже вскрыл себе горло, и порезал то место под правым глазом, куда пришелся средний палец Сиднея, надавив на лезвие посильней, чтобы уже никогда не забывать нанесенной ему обиды: и вот теперь, склонив лицо к ничем не прикрытому мужскому органу Браена, Рой прижался этим оставленным собственной рукой шрамом к пенису мальчика и терся им об него снова и снова, как будто это было единственное, что он хотел от до смерти перепуганного, и даже забывшего где он и кто он, МакФи.

Когда Рой окончил свою крайне странную пантомиму, он взял пенис мальчика в рот, но при этом Браен почувствовал, что действие это мало напоминало ласки тех, кто желал его прежде, да и любовную ласку вообще, ибо в нем заключалось нечто такое, что было трудно даже назвать человеческим. Внезапно Браен перестал бояться происходящего, ибо ему на смену этому страху пришел другой, куда больший ужас понимания того, что он всецело отдается на волю человека, который живет одним воспоминанием о позоре и злобой.

Потом, несмотря на весь свой страх, Браен не сопротивляясь, позволил Рою себя взять, и при этом он задыхался и покрикивал с жалобным наслаждением, так что голос его, как показалось Рою, напоминал писки маленького лесного зверька, попавшего в капкан.

- Помни, что ты теперь мой, - сказал Рой, после всего этого провожая Браена по проселочной дороге, которая белела в темноте. Браен приподнял руку и ощупал те места на лице, где его новый любовник повредил ему кожу зубами.

- Можешь во мне не сомневаться, - ответил тот, немного помолчав.

- И ты не предашь меня, никогда, что бы ни случилось?

Но юноша был сейчас еще больше одинок, чем Рой, и ему казалось, что без Роя с его ужасной любовью, и с его ненавистью к другому человеку, которая переросла в одержимость, его, Браена, уже не ждет ничего, кроме перспективы остаться совершенно одному в тридцати комнатном доме покойных родителей, и так и умереть там всеми покинутым богатеньким сиротой, о котором никто не позаботится и не вспомнит.

- Никогда, - поклялся Браен.

- Как-то не особо убедительно ты это говоришь, - посетовал Рой, вновь заключая его в объятия.

- Если я говорю, что кроме тебя у меня в этой жизни никого, - хрипло уверил Браен, - значит так и есть. У меня больше ни души на этом свете, Рой, так что будь спокоен.

Сказав это, он ушел, отчасти убедив своего старшего друга, и унося в сердце любовь такой силы, какая вообще бывает на этом чертовом свете.

- Но я как-то не испытываю к Сиднею ненависти, - признался Браен через несколько дней после того как они с Роем, не успев оглянуться, сделались любовниками.

- Не ты ли мне вечно в клянешься в любви, Браен.