- Хочешь сказать, ты ему отдавался, а потом бежал ко мне и целовал меня сразу после него... Ах ты двуличный, мелкий...
Но Сидней был до того потрясен, что даже не сумел закончить фразу, и кроме того, он не мог придумать достаточно скверного ругательства, чтобы высказать Браену, кто он после все этого такой.
Но в то же время, глядя на Браена, который стоял перед ним полностью обнаженным, Сидней невыносимо желал его снова и снова.
- Точильщик ножниц самый скверный тип на свете, - заключил Сидней, глядя в пол.
- Обязательно тебе было отвешивать ему пощечину на выпускном, - с упреком сказал Браен.
- Ах, это, - припомнил Сидней тот случай. - Выходит, он до сих пор не забыл?.. Слушай, он меня тогда так достал за целый вечер, что я не знал, куда от него деваться - просил автограф на классной фотографии, хотел того, хотел этого.... Впился в меня как клещ... Он, кстати, вообще сколько я помню, не дает мне проходу... В восьмом классе так на меня глазел, будто ему Иисус явился... Потом взялся таскаться за мной в душевую после физры... Я просек, что он запал на меня по полной, и это меня злило до жути... А потом, как-то раз... - Сидней вдруг заговорил, как разговаривают во сне, и Браену подумалось, что он в ту же минуту позабыл о его присутствии, потому что Сидней остановил взгляд на окне, и казалось видел только кукурузное поле, простиравшееся снаружи.
Затем, повернувшись к Браену и глядя ему в глаза неистово сверкающим взглядом, Сидней закончил: "но я не хотел его ударить тогда, на выпускном. Клянусь тебе. Я гордился тем, что именно Рою выпала честь произнести прощальную речь. Не знаю, что меня дернуло. Просто, он не сводил с меня глаз в тот вечер ... Мне было как-то страшно и не по себе... было такое чувство, словно ... он собирается меня подчинить ... целиком и полностью".
- К твоему сведению, - в голосе Браена послышалось негодование, - Он теперь мой любовник.
- И меня от этого воротит, Браен... Если ты собираешься попутно спать и с ним, думаю, нам с тобой самое время разбежаться. Говорю тебе, мне от одной этой мысли блевать охота!
Браен стал одеваться. Сидней, все больше заводясь, расхаживал по комнате. Он не хотел терять Браена, однако... он сам не знал, что творилось у него в душе... Браен был единственным, с кем он когда-либо был по-настоящему близок, и в этом богом забытом захолустье Сидней не надеялся найти кого-то еще.
Но подумать только, его соперником оказался точильщик ножниц!
- Прощай, Сид.
- Браен, - позвал его Сидней, но в голосе его чувствовалась не твердость, а скорее какое-то вялое упрямство, - а ну постой...
- Я сказал, прощай... я не шучу.
- Браен, - еще раз крикнул Сидней вслед юноше, который (тут до него дошла нелепость всей ситуации) убежал от него из собственного дома, - однажды ты ко мне вернешься, вот увидишь... Ты сам все поймешь насчет Роя, поверь... и сам убедишься со временем, что я прав...
- Ну да, ты сделал две большие ошибки, Браен. И что с того?
Хладнокровие и невозмутимость Роя Стёртеванта подействовали на юного Браена не успокаивающе, а скорее наоборот. Когда он признался ему, что порвал с Сиднеем, и, хуже того, выдал ему их секрет, что они на самом деле любовники, он приготовился, что Рой придет в бешенство.