Тесные комнаты (СИ)

На выпускном балу, когда Руфанна была в объятиях Джесса, его лицо расплывалось у нее перед глазами, и даже ощущая, как жених крепко прижимает ее к груди, она была способна видеть только одно - как дядя закрывает, а затем запирает дверь... Да, даже при том, что она любила Джесса всем сердцем , Руфанна могла думать лишь о той закрытой двери. Дядя снял с нее блузку и припал своими юными губами к ее еще грудям, еще не знавшим ничьей ласки. Она растаяла в его объятиях, как река, что сбросила льды.

В тот вечер, когда Джесс с ней танцевал, лицо его выражало страдание. Он выглядел так, словно его отхлестали по щекам мокрым полотенцем. Он всегда опасался, что между ними встанет кто-то другой, однако в ту ночь это переросло в уверенность...

А ведь никого другого между ними, конечно же, не было - Руфанна не была влюблена в своего дядю, тот просто овладел ее телом, да и потом, какой он был ей дядя, просто мальчишка, почти ребенок, хотя, надо сказать, и победивший всех соперничавших за нее юношей, которые тоже ее желали и ждали ее благосклонности, и сумевший добиться ее первым. Джесс покинул зал танцев точно во сне, и направился к дому юного дяди, а в след ему еще долго долетала музыка. Одно невзначай сказанное кем-то слово разожгло в нем настоящий пожар подозрений. Он пришел к юноше за полночь. Джесс велел ему ответить, правда ли, что тот любит Руфанну. Юноша ничего не отрицал; он даже описал ему все в подробностях. Позже люди говорили, что эти подробности и стали виной всему. Если бы дядя просто дал жениху утвердительный ответ, и ничего не добавлял, то того, что случилось позже, никогда бы не произошло. Но дядя поведал ему все с такой нежностью, как будто он изливал душу родному брату, брату, которого он любил так же сильно, как и Руфанну. Рассказывая, он держал Джесса за руку, плакал и говорил без утайки, прижимаясь лицом к щекам Джесса, и возможно даже прибавил каких-то подробностей, не вполне соответствовавших правде, чтобы гость остался удовлетворен.

Джесс, шатаясь, вышел из его дома на рассвете. Он побрел к Пяти Ручьям, мимо живодерни, принадлежавшей салотопу, а потом медленным шагом направился домой и взял пистолет.

Руфанна была предназначена ему в невесты еще с детства. Их свадьба была предрешена "с самого начала", а может быть, как казалось Джессу, еще до их рождения.

Юный дядя сидел за завтраком и поглощал глазами раздел комиксов из воскресной газеты.

Джесс подошел к нему, скривив губы в странной улыбке.

Дядя поднял свое безмятежное лицо и обратил ничего не подозревающий взгляд на будущего убийцу. У него не было и шанса попросить пощады. Джесс спустил курок один раз, потом второй, и миска утренней овсянки сделалась красной, как блюдо растолченных ягод.

Выйдя от него, Джесс, не теряя внешне достоинства, направился к дому Руфанны. Он встал у белых колонн и пальнул из этого же пистолета себе в голову: мозги и осколки черепа разлетелись из-под его светлых кудрей на оконные стекла за колоннами и на входную дверь, а кровь хлынула из раны нежным летним ливнем. Джесс Ференс остался лежать на ступеньках крыльца, и вены на его раскинутых руках вздулись, словно они все еще несли кровь к его остановившемуся сердцу.

Но, вернемся к аварии, в которую попал Гарет. Мы знаем, что он был в тот момент за рулем, однако вопрос в том как он вел машину.

После того, как Браен МакФи лишился любви Сиднея, на примете у него остался только один человек, с которым он мог бы ходить на охоту. (Рой в ту пору был с ним холоден как лед, ведь Браен подвел его, так что салотоп с ним порвал, не желал никогда больше ни видеть, ни слышать, а мог, чего доброго, и убить... Свой гнев он сменил бы на милость только в одном случае - если бы Браен "прикончил брата Ванса", и никак иначе).

"Прельстить" Гарета оказалось для Браена сложнее, чем Сиднея. Но не слишком. Неприятности начались как раз тогда, когда он его заполучил. Гарет почти сразу сделался охочим до травки сверх всякой меры, и ему требовалось ее все больше и больше. Ценою же, которую Гарет платил за то, что получал марихуану в таких количествах, стало (как это сформулировали на суде, перед которым несколько недель спустя предстал и Сидней) "моральное падение", ибо обвинитель настоял, чтобы найденное в окровавленном нагрудном кармане Браена письмо еще раз прочли в заключении слушания дела, и прямо заявил, что из послания явствует, что оно было адресовано Сиднею и что они оба - МакФи и Де Лейкс - находились в противоестественно близких отношениях.

Это было тем пунктом, который Сидней Де Лейкс действительно согласился признать. После такого изобличения брата, Ванс не дождавшись конца заседания, с сильнейшей головной болью покинул зал суда и отправился домой.

"Моральное падение" Гарета Уэйзи заняло меньше месяца, а катастрофа, в которой погибли его отец и оба брата, и в которой он сам пострадал физически и психически, случилась всего за несколько дней до того, как Сидней застрелил Браена.