Тесные комнаты (СИ)

В тюрьме и после заключения у Сида появилась привычка разговаривать с самим собой. "Чувствую, сердце разорвется" бормотал он безразличным, холодным, ничего не выражающим голосом вслух одну единственную фразу, уже и не вкладывая в нее, скорее всего, никаких чувств.

Сбежав от Роя, Сидней понимал, что "вламываться" в дом Браена ради того, чтобы еще раз взглянуть на то место, где они так часто были вдвоем, неразумно, но, возможно, его подтолкнули к этому краснокрылые черные дрозды, чьи голоса пробудили в нем отчаянное желание прикоснуться хотя бы к частице тех воспоминаний. А потому, он сломал дверь и вошел в дом.

За последние несколько лет внутри ничего не изменилось, и хотя дом пустовал, все в нем осталось нетронуто - и кухонная плита (очень добротная), и огромных размеров буфеты, и линолеум (который Сидней еще помнил новым), и высокие напольные часы в гостиной, безмолвные, но в своей неподвижности словно олицетворяющие аллегорическую фигуру старца по имени Время, и вся обстановка гигантской столовой, где вокруг элегантного стола из красного дерева расположились двенадцать стульев.

Сидней хотел как всегда подняться наверх, однако его остановило вновь возникшее в груди, в области сердца, странное ощущение, подобное тому, которое он испытал, когда впервые посетил Гарета и миссис Уэйзи, поэтому он решил посидеть в гостиной, пока болезненные спазмы не пройдут.

Ему казалось, что он почти физически ощущал присутствие Браена. Неожиданно, Сидней начал всхлипывать и заплакал. Он понял, что вся его жизнь была сплошной неудачей, а сам он - пустым местом, и единственным важным событием в его судьбе, была встреча с Браеном, а он загубил эту надежду. Наконец, Сидней все же заставил себя встать и пойти наверх.

Там он нашел кровать, на которой они когда-то спали вдвоем, застеленную большим стеганным одеялом, в складки которого забились мотыльки; воздух в комнате был затхлый и тяжелый, но с примесью едва уловимого лавандового аромата.

Сидней с немалым усилием открыл окно и опустился в кресло-качалку, стоявшее около кровати.

За окнами сгущался вечер, птицы умолкли, и в небе показался полумесяц.

- Браен, Браен, - вслух позвал Сидней, а затем, почувствовав что в комнате кто-то есть, обернулся и увидел салотопа.

- Браен тебе уже ничем не поможет, Сидней, если вообще когда-то мог помочь, но вот кое-кто другой порядком похлопотал сегодня, чтобы сделать тебе доброе дело...

- Значит, и ты пришел сюда, - прошептал Сидней.

- Пришлось же мне потрудиться, чтобы миссис Уэйзи вернула тебя на должность, - сказал Рой наклонившись к сидевшему в кресле-качалке Сиднею. - Слышишь меня?

- Как тебе удалось? - спросил Сидней, у которого перехватило дыхание, когда он почувствовал, что Рой его поцеловал (с издевкой, как ему подумалось).

- Я не много ни мало теперь владею домом Уэйзи.

- Правда? - точно во сне отозвался Сидней.

- Вообще говоря, я завладел им еще до того, как ты вышел из тюряги.

Сидней отвернулся от точильщика ножниц.

- Так что, твое место тебя дожидается, если оно тебе нужно, ясно? Гарет тоже заждался... Им обоим здорово тебя не хватает... Слышишь меня?

Внезапно салотоп яростно потряс Сиднея.

- Слышу, - отозвался тот.

- Тогда лег на спину вот сюда, понял?

- Подожди немного, дай я просто посижу вот так... Ладно? - Сидней повернулся, и в упор устремил взгляд на своего мучителя.

- Значит, он отправил тебя обратно ко мне? - только и сказал Гарет на появление Сиднея, которого Ирен Уэйзи уже успела встретить с таким бурным восторгом, словно тот был выдающимся специалистом, о котором в доме только и было разговоров, и чей приход был равносилен немедленному исцелению юноши.

- Не говори так, Гарей, - ответил Сидней. Гарет сидел в том самом кресле и был одет так же, как и в тот день, когда Сиднея отстранили от ухода за ним.

Однако лицо юноши сделалось еще более худым и печальным, а во взгляде то и дело вспыхивала плохо сдерживаемая ярость и угадывалось затаенное разочарование.

- Он нас теперь имеет как хочет, - сказал Гарет.

- Ты мне и поцеловать себя не позволишь, Гарей?

- Нет.

- Как хочешь... Ты меня разлюбил?

- Не торопись, все узнаешь.

- Значит, разлюбил.

- Не надо было тебе просить его помочь вернуться, - отозвался Гарет.

- Так ведь твоя Ма меня турнула... Чего еще мне было делать?

- Огреть ее по башке да и остаться... Грохнуть сучку и править самому.

- Он наблюдал за мной всегда и всюду, как гоблин или бука из страшилок, - вдруг заговорил Сидней о точильщике ножниц, глядя, как на чахлые кукурузные стебли за окном валятся крупные сырые снежинки: его слова звучали так, словно он говорил наедине с собой в их с Вансом родном доме.