Тесные комнаты (СИ)

Однажды, кажется, в конце осени, нам из-за сильной грозы - последней из гроз перед наступлением зимы - пришлось бегать в зале, и я, как обычно в ненастные дни, носился что твой жеребец, или скаковая лошадь, а Рой, нахмурившись, и сощурив глаза так, что они превратились в щелки, стоял на балконе и наблюдал, как будто отмеряя по секундомеру время, хотя получалось так, что я глядел на него снизу едва ли не больше, чем он на меня: и вдруг я развернулся - как будто в этот миг захотел убежать от него - кинулся вспять и на всей скорости лоб в лоб влетел в другого бегуна. От удара я отключился. Один чернокожий парень - он был из моего класса, хоть и на несколько лет старше, потому что периодически оставался на второй год - склонился ко мне, поднял, отнес в туалет, усадил на унитаз и пригнул мне голову, чтобы я пришел в сознание, но у него ни под рукой, ни в карманах не оказалось ничего, чтобы остановить кровь, которая обильно шла у меня носом и ртом: тогда, откуда ни возьмись, к нам протянулась чья-то смуглая и не особо чистая рука, и вложила в ладони откачивавшего меня черного парня шикарный носовой платок из шелка, какие привозят из Мексики, расписанный экзотическими сценками, и я, как раз в эту минуту очнувшись, увидел, что это была рука сына салотопа: от платка даже исходил едва уловимый запах духов, но было видно, что им еще ни разу не пользовались, когда отдали черному парню, чтобы тот вытер мне им лицо и снял сгустки запекшейся крови...

Сидней широко раскрыл рот, как будто хотел закричать или произнести какое-нибудь ужасающее проклятье, но вместо этого упал в объятия Гарета, точь-в-точь как в тот далекий день, когда потеряв от удара сознание, он рухнул на руки своему чернокожему спасителю.

Вскоре после возвращения Сиднея в дом Уэйзи произошел случай, благодаря которому межу Гаретом и Сиднеем возникла почти такая же близость, какая была у Сиднея с Браеном МакФи. Причиной этой небывалой близости стал увиденный Сиднеем сон.

Той ночью, когда он ему приснился, Сидней впервые лег с Гаретом в одной постели, однако вскоре после того, как Гарет выключил свет и приготовился ко сну, Сидней закричал так неистово, что разбудил весь дом.

Как он потом рассказал Гарету, ему приснилось, что он наконец-то сумел изловить зловещего буку, который все время, еще с восьмого класса, пристально за ним следил. Он поместил его в деревянный ящик, наполненный свежей соломой, и бука, по всей видимости, был еще живой - по крайней мере, глаза его под соломой время от времени двигались. Сидней вез ящик на телеге, запряженной лошадью. Они направлялись к сараям, где была салотопня.

Когда они доехали до места, Сидней осторожно вытащил буку из соломы. Глаза его были теперь закрыты, но продолжали пульсировать под голубыми веками, а рот двигался, складываясь в улыбку. Он снял с буки всю его одежду, которая оказалась просто обвёртками кукурузных початков, крепко стянутыми стебельками мятлика. Затем снял с него башмаки и носки, сшитые, однако же, из золотых нитей (чему он совсем даже не удивился). А дальше началось самое ужасное. Он посадил его в бочку с клокочущей, обжигающей, пенящейся щелочной водой и варил там, время от времени помешивая трехметровой деревянной ложкой.

Когда процесс был завершен, он достал из раствора Роя Стертеванта, и тот оказался прекраснейшим, обольстительным, статным юношей, вот только у него не было рта.

Но Сидней исправил этот изъян, и нарисовал ему рот, нарисовал кровью, взятой с ободков салотопных бочек.