Так что в тот же день меня очистили в пещере Аполлона, на склоне Скалы под крепостью. В ее сумрачной глубине, где средь камней течет священный ручей, наполнили кувшин, чтобы смыть с меня кровь Ксантия. Потом у входа в пещеру, под ярким солнцем, мы закололи ему на алтаре козла. А вечером был великий пир, с музыкантами и фокусниками. Всё, что мы ели, было проверено. У отца не было специального раба, чтобы пробовал пищу; но кто готовил блюдо тот сам и вносил его в Зал, а отец показывал, какой кусок ему положить. Мне этот обычай понравился: разумно и справедливо.
На другое утро я поднялся рано. Мы с отцом стояли на террасе, прохладной от росы, а на полях внизу лежала синяя тень от Скалы. Он выглядел как после бессонной ночи. Попросил меня подумать еще раз…
– Государь, – говорю. – Если бы я мог изменить свое решение хоть для кого-нибудь, я бы сделал это для тебя. Но я принял этих минойцев в руку свою; если я сбегу от них – это меня опозорит.
Мне было жаль его. Видно было, как хотелось ему попросту запретить мне ехать. Да, трудно ему было: едва встретил своего сына – а тот уже царь, ему не прикажешь… Но тут уж ничего нельзя было поделать.
– Еще одно, – говорю. – Еще одно, отец, пока я не уехал. Если мы когда-нибудь сможем объединить наши царства – я не хочу, чтобы дети их детей говорили про меня, что я завел их в западню. Они придут к тебе как родные или не придут вовсе. Обещай мне это.
Он посмотрел на меня сурово:
– Ты что, торгуешься со мной?
– Нет, государь… – Но это я из вежливости сказал, а потом подумал… – Да, – говорю. – Да, государь. Но в этом залог моей чести.
Он молчал долго. Так долго – я уж подумал, что он разозлился на меня. Потом вдруг: "Правильно, – говорит. – Ты ведешь себя как должно". И тут же поклялся передо мной, что так оно и будет. А потом говорит мне: "Знаешь, я так и вижу в тебе деда. Да, ты больше сын Питфея, чем мой; но это, пожалуй, и лучше: ты сам лучше от этого".
Конь уже ждал меня. Я сказал слугам, что им можно не спешить – выедут попозже… У меня такое чувство было, что одному ехать лучше.
У пограничной дозорной башни мне отсалютовали небрежно и тотчас пропустили… Это показалось странным, но, проезжая, я услышал, как один из них сказал за моей спиной: "Вот и верь этим россказням! Все афиняне трепачи".
Проезжаю я ближайший поворот дороги и вижу – вершина холма надо мной ощетинилась копьями. Меня все равно можно было расстрелять из луков, так что спешить смысла не было, – еду дальше спокойно. И вот на фоне неба появляется человек. Тут я понял, кто это, помахал ему рукой, а он зовет к себе тех, что позади, и начинает спускаться мне навстречу. Я остановился, подождал его…
– Приветствую тебя, Биас, – говорю.
– С возвращением, Тезей, – отвечает и кричит через плечо назад: – Ну, что я вам говорил? И что теперь вы скажете?
Товарищи спускались за ним следом, переругиваясь на ходу:
– Я в это никогда не верил, это все Скопал выдумал…
– Да? Но мы-то как раз от тебя узнали!
– Подавись ты своей брехней!..
Уже сверкнули кинжалы, – всё опять как в старые времена, – мне пришлось сойти с коня и растащить их, как подравшихся собак.
– Вы меня встречаете, словно дикари-горцы, – говорю. – Что с вами? За три дня превратились в мужланов? Ну-ка, сядьте. Дайте мне на вас посмотреть.
Сел и сам на обломок скалы, оглядел их…
– Послушайте-ка, одного не хватает. Где Гипсенор? Убил его кто?
Кто-то ответил:
– Нет, Тезей, он пошел предупредить войско.
Все замолкли. Потом Биас добавил:
– Пошел сказать, что ты один.
Я поднял брови.
– Когда мне будет нужно, чтобы войско меня встречало, я сам об этом скажу. С какой стати Гипсенор взялся командовать?
Биас долго мялся, кашлял… Потом.
– Видишь ли, – говорит, – они уже здесь, за этой горой. А мы передовой отряд.
– Вот как? – говорю. – Прекрасно. Но с кем вы собрались воевать?
Все глядели на Биаса, а Биас зло глядел на остальных.
– Давай, – говорю. – Раз уж начал, то говори все.
Он сглотнул, и наконец собрался с духом:
– Послушай, Тезей. Вчера вечером из Афин принесли сплетню. Из нас ни один не поверил, но царица решила, что это правда… – Он снова споткнулся, помолчал… – Сказали, что ты предложил Элевсин царю Эгею за то, что он сделает тебя своим наследником.
У меня сердце сжалось. Теперь я понял, почему отец называл меня сумасшедшим. В первую очередь надо было подумать именно об этом – а мне и в голову не пришло!.. Я оглядел их всех, одного за другим, и их вдруг словно прорвало:
– Говорили, что тебя провозгласили с крепости…
– Мы все говорили, что они врут…
– До чего ж мы были злы на них!..
– Мы все поклялись, что, если это правда, мы убьем тебя на границе или умрем сами…
– Потому что мы тебе верили, Тезей!..
– Это не потому, что мы им поверили, но если бы…
Хорошо, что они разговорились, это дало мне время прийти в себя. На душе стало светлее… Не знаю, как это назвать, но у меня бывает такое чувство – сегодня вот удачный, счастливый день. Мне почти никогда не нужны были прорицатели, я чувствовал это сам – и вот это я почувствовал тогда.