Тезей (другой вариант перевода)

– Я не был уверен, – говорит. – Она могла сделать это по ошибке, от неверно понятого знамения. – Потом офицера стражи спрашивает: – Где вы ее нашли?

– На южной стене, государь. Сыновья ее были там же. Она хотела заставить их спускаться вместе с собой, но Скала крута, и мальчики боялись.

– Всё ясно, – сказал отец. – Тезей, я отдаю ее в твои руки. Делай с ней все, что сочтешь нужным.

Я подумал… Ведь пока она жива, где-то кому-то будет от этого плохо, это уж точно. И спрашиваю у отца:

– Какую смерть вы даете своим?

Вдруг она, словно змея, скользнула между стражниками – я видел, что они ее боятся, – и встала перед ним. И на их лицах была невольная близость, какая связывает мужчину и женщину, что делили одну постель. Она заговорила тихо:

– А ты не раскаешься в том, что делаешь сейчас?

– Нет, – больше он ничего не сказал.

– Подумай, Эгей! Пятьдесят лет ты прожил под проклятием Элевсина и знаешь тяжесть его. Ты уверен в выборе своем?

– Я выбирал с богами, – сказал он.

Она собиралась еще что-то сказать, но он закричал:

– Уберите ее отсюда!

Стража бросилась к ней; она повернулась к тому, что боялся ее больше остальных – видно было, – и плюнула ему на руку. С грохотом упало его копье, он схватился за кисть, побледнел как мертвый… Остальные сгрудились вокруг, вроде хватали ее, но прикоснуться боялись, а она тем временем кричала:

– Ты всегда был скупым, Эгей! А на что ты рассчитывал, заключая сделку с нами? Освободиться от проклятья – и заплатить за это жизнью чужого бродяги?!.. Золото за навоз – так ты думал?!..

Я не сразу сообразил, отчего у отца такой вид: словно извиняется передо мной за то что я это слышу. Потом понял: как раз этого он ждал, когда крикнул "уберите!..", этого не хотел. Я почувствовал холод в груди. Так вот оно что!.. Перламутровая птица, расписные стены…

Сколько раз я ласкал ее с тех пор, как она решила меня убить?

Отец взмахнул рукой, – приказать, – я остановил его:

– Подожди.

Стало тихо. Только стучали зубы у того, кто уронил копье.

– Медея, – спрашиваю, – а царица Элевсинская тоже знала, чей я сын?

Она пыталась угадать, какого ответа я жду, – по глазам было видно, – но я повзрослел за этот час и сумел себя не выдать.

– Сначала она просто хотела избавиться от тебя, как от кусачей собаки! – Ух, до чего злой стал у нее голос!.. – А когда у ее брата не получилось, она прислала мне кое-что про тебя, и я смотрела в чернильной чаше…

– Твоя жена предупредила меня, будто ты поклялся править в Афинах, сказал отец. – Я бы рассказал тебе, только позже. Ты молод, и быть может любишь ее… – Я не ответил. Думал. – Она бы освободила меня от вины деда, заставив убить сына. Великодушной повелительнице вы служите, госпожа!

Я разобрался со своими мыслями и поднял глаза.

– Всё к лучшему, государь, – говорю. – Это развязывает мне руки. Теперь путь мой прям.

Тут она повернулась ко мне. Раскосые глаза сузились и сверкали, рот стал тоньше и шире… Я вдруг заметил, что отступил перед ней на шаг, – она и впрямь имела Власть.

– О да! – говорит. – Теперь твой путь прям, эллинский вор! Следуй же за длинной тенью, что бросаешь перед собой! Отец твой скоро это узнает, десять лет оторвал он от своей нити жизни, когда забрал у тебя кубок!..

За ее спиной у стражников отвисли челюсти, глаза вытаращились… Отец был бледен, но не забыл глянуть, как они восприняли эту новость… Но она она меня сверлила глазами и чуть покачивалась, как змея, что завораживает добычу. Стражники были все вместе, а я стоял перед ней один.

– Тезей… – она говорила тихо, с хрипом, словно ее свистящий язык был раздвоен, – Тезей Афинский… Ты перешагнешь воду, чтобы плясать в крови. Ты будешь царем жертв. Ты пройдешь лабиринт сквозь огонь и сквозь тьму ты пройдешь его. Три быка ждут тебя, сын Эгея. Бык Земной, Бык Людской и Бык Морской…

До тех пор никто не накликал на меня бед. И я почуял, как это злое пророчество коснулось моей жизни холодом, как какие-то духи, чьих лиц я не мог различить, зловеще слетались ко мне. Я содрогнулся, как если бы Земная Змея укусила Солнце. Стражники отшатнулись, но отец шагнул вперед и загородил меня от нее.

– Ты хочешь легкой смерти? – говорит. – Если да – остерегись! И так наболтала слишком много…

Она не испугалась.

– Не подымай на меня руки, Эгей! – Говорила холодно и властно, словно знала тайну; словно секреты их близости служили ей основой колдовства вместо его волос или ногтей. – Ты думаешь обмануть Дочерей Ночи? Ты, со своим ублюдком? Он оплатит твой долг – да-да! – и с лихвой оплатит… Ты спас сына случайной ночи, который пришел к тебе чужим. Он же убьет дитя сердца своего, плод величайшей его любви!

Я был молод тогда. У меня уже были дети, в разных местах, но еще и мысли не появлялось о сыне – продолжателе рода, или о том что он нужен мне… Но – как стоишь ночью на краю обрыва и чувствуешь под собой глубину, которой не видно, – так на меня дохнуло издали чудовищной мукой. Ее нельзя себе представить, пока она не придет, а после нельзя о ней вспоминать.