Тезей

— Место для уединения, — объяснил Афидн, приглашая гостей рассаживаться. — Так что порассуждаем.

Невысокого роста, медлительный, загорелый, он сам был похож на одно из оживших своих глиняных или деревянных изваяний.

— Ты ведь понимаешь, зачем мы сюда приехали? — первым спросил Герм.

За благополучие переговоров в Марафоне и далее за ним отвечал как бы он, а не Тезей.

— Ты думаешь, что для нас, деревенских грамотеев, это не понятно? — усмехнулся Афидн.

— Тогда что обсуждать? — спросил Герм.

— Почему бы и не подумать, — возразил Афидн. — Мы в наших лесах диковаты, безмятежны и не особо податливы. Это в Афинах люди на морском ветру подвижны и отзывчивы на перемены. У нас бы не наломать чего…

— Цикута для перепелки питательна, а для человека — смерть, — понимающе откликнулся Пилий.

— Вот именно, — подтвердил Афидн. — К тому же возьмем положение наше. Если посуху, — за нами малоповоротливая Беотия. По морю ее обогнешь — дикие фессалийцы. Перед нами? Вы, — афиняне.

— Все мы жители Аттики, — поправил Афидна Тезей.

— Ну-у…, — неопределенно протянул хозяин.

— Тебе нет дела до отечества? — изрек Герм.

— Мне очень даже есть дело до отечества, — возразил Афидн. — Мое с ними отечество. — Он сначала повел рукой в сторону разместившихся вдоль стен изваяний, а потом обеими руками указал наверх, в небеса. — Там наше отечество.

— А здесь что? — продолжал напирать Герм.

— Здесь, как я уже говорил, мы находимся посередине, — продолжал Афидн, — поэтому должны дела свои соразмерять.

— Взвешивать, — усмехнулся Мусей.

— Пожалуй, — согласился Афидн. — К тому же — вот мы, лучшие, — последнее относилось к собравшимся, — хотим добра. Добра для многих. А чем в действительности это наше желание обернется… Ведь мы не боги. Большинство людей, как вы сами знаете, если их жизнь затронуть…

— Значит, стараться улучшить людскую жизнь бесполезно?.. Хороша позиция, — уже рассердился Пилий.

— Добро, конечно, не вред, — по-своему согласился с ним Афидн.

— Получается лабиринт, — заметил Тезей.

— И где взять нить Ариадны, — словно поддержал Афидна Мусей.

Получалось, что беседующие стороны понимают друг друга, а решение ускользает. Противников, выходило, проще дожимать. Вот-вот возникнет спор. И уедем ни с чем — подумал Тезей.

— Действовать надо, действовать, — не выдержал общего молчания Герм.

— Что на это скажешь? — спросил Афидна Тезей.

— Да я что, — даже огорчился Афидн. — Я же хотел, чтобы мы порассуждали вместе… А так, я согласен. Опять же против неизбежного и боги бессильны.

— Вот и отлично, — обрадовался Тезей.

— Что до перепелок и цикуты, — повернулся к Пилию Афидн, — то в петушиных боях только перепела, убежав было от противника, возвращаются назад.

— В лесу прячутся, — подзадорил его Пилий.

— Мы в лесу живем, но мы открыты беседе и дружбе, и рады тебе, Тезей, и твоим друзьям.

— Чтобы я в вашем лесу спрятался, — рассмеялся Тезей.

— Зачем самому Тезею прятаться. Тезей может что-нибудь у нас спрятать.

Эти слова Афидна звучали почти пророчеством.

На обратном пути Мусей вслух размышлял:

— Знаешь, Пилий, зачем необходимо народовластие, равенство людей?

— Зачем?

— Чтобы люди научились ценить и, главное, понимать друг друга, видеть друг друга по-настоящему. А потом и идея народовластия себя исчерпает.

— Чего? — не понял Пилий.

— Народовластие само себя исчерпает, когда люди научатся понимать и ценить друг друга.

— И любить, — подумав, добавил Пилий.

— Любить? — повторил Мусей. — Действительно… И зачем тогда нужно будет какое-то властие…

— А что же там будет?

— Не знаю… Это так далеко, что для нас и для наших детей значит никогда.

— Опять твои дальние пророчества, — огорчился Пилий, — вот утешил…

В Марафоне они снова задержались. Тезей все-таки решил выполнить свой обет и поставить алтарь Гекалине. Старой Гекалине, которая приняла его и обогрела, когда он приходил сюда, теперь уже, казалось, вечность назад, чтобы поймать критского быка.

Хрисипп, предводитель Марафона да и всего четырехградья, охотно и искренне откликнулся на предложение молодого афинского царя, хотя и не особо понял: почему алтарь — Гекалине. При жизни Гекалину здесь считали странной, относились к ней отчужденно, порой неприязненно. Сейчас, когда старая женщина умерла, все ее странности позабылись. Но, если кого спросить, отношение к ней и теперь вызывало вроде как недоумение — всех, достойных и недостойных, хотя все помнили, что всех их, достойных и недостойных, Гекалина жалела.

— Чему алтарь посвятим? — Хрисипп пытливо вглядядывался в Тезея.

— Доброте.

— Верно! — обрадовался Хрисипп. — Правильно.

Когда уже и от Марафона отъезжали, Тезей, словно сам себе, проворчал:

— Добро… добро… Доброта, вот с чем иногда рождается человек, вот, действительно, божественный дар. Остальное надо приобретать.

— Слышал, Мусей, — встрепенулся Пилий, — вот это пророчество. И в отличие от твоих предсказаний, действует прямо сейчас.

— Так ведь царь, однако, — улыбаясь, развел руки Мусей.