The Anarchy: The East India Company, Corporate Violence, and the Pillage of an Empire

Каждый уголок украшен зеленью и элегантными кипарисами.

Правил этой богатой и уязвимой империей эгоистичный император Мухаммад-шах, которого называли Рангила, или Разноцветный, Весельчак. Он был эстетом, любил носить женский пешваз и туфли, расшитые жемчугом; он также был взыскательным покровителем музыки и живописи. Именно Мухаммад-шах вывел ситар и таблу из народной среды к своему двору. Он также оказывал покровительство ателье миниатюр Моголов, заброшенному Аурангзебом и его преемниками, заказывая буколические сцены придворной жизни Моголов: дворцовые празднования Холи, купающиеся в сказочных красных и оранжевых цветах; сцены императора, прогуливающегося с лоточниками вдоль Ямуны или посещающего свои обнесенные стеной сады удовольствий; или, реже, проводящего аудиенции со своими министрами среди клумб и партеров Красного форта.

Мухаммад-шаху каким-то образом удалось выжить у власти благодаря простой уловке - отказаться от любой видимости управления: по утрам он наблюдал за боями куропаток и слонов, а после обеда его развлекали жонглеры, мимы и фокусники. Политику он мудро оставил своим советникам и регентам, и по мере его правления власть потихоньку уходила от Де лхи, поскольку региональные навабы стали принимать собственные решения по всем важным вопросам политики, экономики, внутренней безопасности и самообороны.

Этот принц содержался в форте Салим-гарх, ведя мягкую и женоподобную жизнь, - писал французский путешественник и наемник Жан-Батист Жантиль, - а теперь взял бразды правления в свои руки среди бури хаоса и беспорядка".

Он был молод и неопытен, поэтому не заметил, что императорская диадема, которую он носил, была не чем иным, как головной повязкой жертвенного животного, предвещавшей смерть. Природа наделила его мягкими манерами и миролюбивым характером, но не дала той силы характера, которая необходима абсолютному монарху - тем более в те времена, когда вельможи не знали иного закона, кроме выживания сильнейших, и иного правила, кроме "могущество - право"; и вот этот несчастный принц стал одной за другой игрушкой всех тех, кто осуществлял власть от его имени, кто признавал этот теперь уже пустой титул, эту тень некогда величественного имени, только когда он служил для узаконивания их незаконного захвата власти. Так в его царствование они осуществили свои преступные узурпации, разделив добычу своего несчастного господина и уничтожив остатки его власти.

Французский очевидец, Жозеф де Вольтон из Бар-ле-Дюка, написал в штаб-квартиру французской Compagnie des Indes в Пондишери о своих впечатлениях от нарастающего кризиса в столице. Согласно дайджесту его отчета:

Плохое управление этой империей, казалось, готовило человека к какой-то грядущей катастрофе; народ был раздавлен досадами вельмож... [Мухаммад-шах] - принц настолько слабый духом, что это граничит с имбецильностью, занятый исключительно своими удовольствиями... Великую империю с некоторых пор сотрясают различные восстания. Маратхи, жители Декана, которые в свое время были данниками, стряхнули с себя иго и даже имели дерзость проникнуть вооруженными отрядами с одного конца Индостана и совершить значительный грабеж. Незначительное сопротивление, которое они встретили, свидетельствует о том, что любой человек может захватить эту империю.

Де Вольтон оказался прав: по мере того как армии маратхов продвигались все дальше на север, даже столица перестала быть безопасной. 8 апреля 1737 года стремительный отряд под командованием молодого звездного полководца конфедерации маратхов Баджи Рао совершил набег на окрестности Агры, а через два дня появился у ворот Дели, разграбив и спалив пригородные деревни Малча, Тал Катора, Палам и Мехраули, где маратхи разбили свой лагерь в тени Кутб-Минара, победной башни, ознаменовавшей приход первых исламских завоевателей Индии 600 лет назад. Налетчики рассеялись, когда пришло известие, что наваб Са' адат хан приближается со своей армией из Авадха, чтобы отбить их; тем не менее это было беспрецедентное оскорбление для Моголов и удар по их авторитету и уверенности в себе.

Осознав, насколько далеко зашли дела, император призвал Низам-уль-Мулька отправиться на север, чтобы спасти Дели: "Старый генерал с отличием служил при Аурангзебе, - писал Гулам Хусейн Хан, - и выдавал себя за волка, который видел много плохих погод и был многоопытен в делах мира". Низам подчинился призыву и собрал армию для долгого похода на север; но он понимал, что привести маратхов в порядок теперь нелегко: "Ресурсы маратхов удвоились после смерти Аурангзеба, - писал он императору, - а дела империи, напротив, пришли в беспорядок. Признаки нашего упадка проявляются повсюду". Бухгалтеры Моголов поддержали бы Низама в этом вопросе: к 1730-м годам маратхи собирали 1 миллион рупий* в виде дани только с богатых центрально-индийских земель Мальвы, средства, которые теперь были фактически потеряны для Моголов, чья казна была соответственно истощена.