The Fallout (ЛП)

Гермиона прищуривается — она зажала зубами красные сладкие волокна, но проглотить их ещё не успела. Весь вопрос в том, как давно Фред находится в доме и откуда именно взялись конфеты.

— Не волнуйся, я их пробовал. Конечно, до того, как узнал, что он тоже здесь, так что…

Голос за её спиной обрывается, когда Гермиона поворачивается так резко, что ей приходится схватиться за лампу, чтобы не упасть.

Из её рта вылетает кусок тянучки, она прикрывает рот рукой и визжит в ладонь.

— Господи, Гермиона, это было даже хуже, чем Рон во время завтрака.

— Эй!

Она сбивает Гарри с ног, и он шумно выдыхает прямо в копну кудрявых волос, что падают на его лицо. Сделать вдох он не может, потому что Гермиона сжимает его в объятиях так же крепко, как его сумасшедшие фанатки, но вместо того, чтобы звать на помощь, он отвечает подруге тем же. Гермиона неловко вскакивает и бросается к Рону, которому хватило ума прижаться к дивану. Она отстранённо отмечает, что называет их обоих засранцами, болванами и придурками, и пусть ей не ясна причина подобного обращения, она сейчас слишком ошеломлена, чтобы в этом разбираться.

— А я тогда кто такой? Малфой, что ли? — фыркает Фред. — Я удостоился лишь подозрительности и злобы, а эти…

— А-а-а! О-о-о! Какие же вы придурки! Как я вас люблю! О-о-о! А-а-а! Какие у вас сильные руки! — Джордж кругами прыгает вокруг Фреда и обмахивается журналом.

— О! Твои сверкающие изумрудные глаза, Гарри! О, твоя широкая, мускулистая грудь, Рон! — верещит Фред и, схватившись за Джорджа, откидывается назад.

— Я только и могу, что светиться от восторга, когда вы рядом со мной! — Джордж замирает, заметив, что с противоположного конца комнаты на него смотрят три пары глаз, и Фред тут же падает.

— Знаете, мама всегда говорила, что вам обоим просто не хватает внимания.

— Вы оба отлично изобразили девчонок, — добавляет Гарри.

— И вовсе у меня не такой голос.

========== Восемнадцать ==========

День: 1431; Время: 6

— Как ты жила? Только честно, — тон, которым Гарри задаёт вопрос, напоминает Гермионе о том, как хорошо друг чувствует её ложь.

Уже поздно, может быть, даже слишком — Рон уже давно отправился в свою спальню. При этом он громко жаловался на отсутствие штор, защищающих от яркого утреннего солнца, и замка на двери в ванной комнате. Гермионе стало интересно: к каким же условиям привыкли её друзья? Но горькую обиду, начавшую было расползаться по горлу, уничтожили мысли о том, как замечательно прошла эта ночь. Разговоры о прошлом и истории о том, что с ними случилось за время разлуки, — и все трое отлично притворялись, будто никому из них не жаль, что их не было рядом.

Едва Гермиона услышала за спиной голос Гарри, где-то внутри неё вспыхнул пожар, который потом лишь распространился по всему телу. Она так свыклась со своими попытками обо всём забыть, что не осознавала, насколько сильно скучает по друзьям, пока вновь воочию не увидела залившееся румянцем лицо Рона и застенчивую улыбку Гарри. В тот самый момент, когда её мальчишки оказались перед ней, нахлынувшее вдруг чувство заслонило собой прежнюю потребность, обернувшуюся мучительной болью. Теперь Гермиона могла осязать их, видеть, слышать и даже обнюхивать — чувственное подтверждение дружбы, — и ей хотелось плакать, смеяться, кричать и носиться кругами, но, наконец, её усадили, чуть ли не всерьёз усомнившись в психическом здоровье.

— А как все живут? — Гермиона пожимает плечами, понимая, что этой темы лучше избегать: подобные обсуждения могут спровоцировать много неприятных вопросов.

Например, почему вы меня бросили? или, наверное, даже важнее, как? — потому что сама Гермиона вряд ли смогла бы оставить своих друзей первой. Ей почти что хочется задать эти тяжёлые, полные эмоций и совершенно неуместные сейчас вопросы: кто я для тебя? и почему ты выбрал Рона? что ещё я могла бы сделать, чтобы стать тебе лучшим другом? почему именно я оказалась недостаточно хороша? почему ты не пожелал, чтобы с тобой рядом была я? Она жаждет узнать: будут ли их общие воспоминания о прошлом дополнены чем-то новым, или, пока они ходят разными дорогами, этой памяти суждено поблекнуть и однажды единственным, что удастся разглядеть, окажется тёмная, глубокая, чудовищная пропасть — та самая, которую Гермиона чует нутром и куда порой заглядывает в минуты одиночества. Её подмывает сказать Гарри, что сейчас она чувствует себя так, будто больше не играет никакой роли. Ей хочется быть жестокой и заявить, что это всё из-за него — и немного из-за Рона, потому что тот выбрал Гарри, а не её. Гермиона готова признаться в собственном эгоизме, но не уверена: а так ли себялюбие плохо?