The Fallout (ЛП)

А ещё она хочет сгрести Гарри в охапку: трясти и требовать, чтобы он увёз её с собой. Ведь до Гермионы доходят слухи, да и она сама чувствует, как по ночам тени всё ближе подбираются к её кровати. Она знает, что именно надвигается, как знает и то, что несмотря на приезд, ни Рон, ни Гарри не собираются её забирать. Пусть даже они трое всегда должны были быть вместе, и Гермиона, в отличие от Гарри или того кукловода, что принимает за него все решения, не выбирала иного пути. Гарри ответит что-то вроде, ты всё равно сражаешься на этой войне, а она возразит, но не рядом с тобой, не по-настоящему. И он скажет, Гермиона, прошу тебя или но ведь разницы нет. А Гермиона бы хотела объяснить, что разница есть, и очень большая — потому что во всех своих мыслях, мечтах, страхах, фантазиях и планах, с момента их первой встречи и до настоящего дня, Гермиона Грейнджер жила или умирала только бок о бок с Гарри Поттером и Роном Уизли.

Ей хочется выяснить: он оставил её потому, что нашёлся другой умник, взявший на себя её функции? И если да, то почему Гермиону оказалось так легко заменить? Неужели кто-то другой стоял по его левую руку, пока сам Гарри правой крепко держался за Рона? С самого ли начала предполагалось, что значимы только он и Рон? Но почему? Надо ли Гермионе просто принять такое положение вещей и, если да, то как?

— Я не об этом спрашивал, — мягко откликается Гарри, отхлёбывает чай и морщится — в чашке слишком много сахара.

Гермиона делает два, три вдоха и задумывается. Так легко быть слабой и гораздо труднее — сильной, а она никогда не искала лёгких путей. Гарри и без неё получил сполна. После войны будет время заняться врачеванием ран, пусть на это и уйдут годы. Но не сейчас. Ребята же по-прежнему здесь, ведь так? Ради неё. И это говорит о многом. Гермиона их любит, и этого ничто не изменит. Они все поступали так, как было лучше для общего дела, или что-то в этом роде, и если попутно оказались задеты чьи-то чувства — это же мелочь. Должна являться таковой. Для тех, пожалуй, кому не обязательно было их испытывать.

— Я в порядке, — и, наверное, её голос звучит слишком глухо.

— Гермиона, — словно тихая мольба, и она невольно вскидывает глаза на Гарри.

Сейчас он выглядит очень усталым, обессиленным, и вдруг Гермиона ясно видит перед собой уже не мальчика, которого знала когда-то. Думая о Гарри, она представляет то знакомое лицо, что четыре года назад встречала изо дня в день. До того, как война стала войной, до того, как друг ушёл. И теперь во время каждой новой встречи Гермиона ищет в нём знакомые черты — ведь так она оказывается ближе к прошлому, к той самой поре, что даёт ей опору. Но время шло, война разгоралась, и каким-то образом, пока Гермиона не видела, Гарри Поттер превратился в мужчину. Она тоже чувствует себя старше, черствее; находит на столе его ладонь и крепко стискивает, едва Гарри переплетает их пальцы.

Когда они умудрились так повзрослеть? Когда Гарри получил право смотреть на неё так, будто он прожил достаточно, чтобы выяснить главный секрет этого мира — оказавшийся слишком плохим, чтобы о нём рассказывать? Когда его ладонь стала настолько большой, а черты лица такими острыми и мрачными, искажёнными не юношеским страхом, а пониманием и горем? И почему от осознания всего этого Гермионе кажется, будто у неё в горле стоит ком размером с теннисный мяч? О, а теперь она ещё и плачет. Что за нелепость.

Вскакивая, Гарри опрокидывает стул — обходит стол и тянет Гермиону на себя, заставляя её встать на ноги и уткнуться в него. Он пахнет лесом, завтраком и костром, и она теряется в его объятиях.

— Знаешь, я не хотел никого из вас… — шепчет Гарри ей в макушку, и тот факт, что он заговаривает именно об этом, заставляет Гермиону прийти к мысли: друг всё понимает или хотя бы переживает, что бросил её. — Рон бы не остался… натворил бы глупостей… ты же знаешь, какой он.

— Всё хорошо.

— Правда?

Гермиона не уверена.

— Да.

Гарри замирает, зарываясь лицом в копну её волос, и она приникает к нему ещё ближе: оба сжимают друг друга в объятиях так сильно, что едва могут дышать, но им на это плевать.

— А будет?

— Да, будет. Обещаю. Да, да, да, — прислонившись к его плечу, Гермиона кивает и вытирает его рубашкой слёзы, чувствуя себя глупо и бестолково.

— Прости, — вырывается у них одновременно, и они неловко смеются: пусть не смешно, но получилось забавно.

— Просто пообещай мне, богом поклянись, что вернёшься.

Гарри молчит. И Гермиона крепче прижимается к другу, ожидая от него того же.

День: 1431; Время: 16

Рон шлёпает Гермиону по попе, и она оборачивается к нему с дурацкой улыбкой — он вскидывает руки и делает шаг назад. Закатив глаза, Гермиона бьёт его по руке. Этот поганец жаждет шоу и, начни она кричать, небось, лопнет от гордости.

— Берегись, друг, — шепчет Рон на ухо Гарри, медленно обходя Гермиону. — Опасность, опасность… Она может взорваться в любой мом… Вот чёрт! Руки в боки.