The Fallout (ЛП)

— Ты… Ты хоть раз задумывалась о том… Чтобы не вернуться назад? Например… Например, остаться здесь и просто не вернуться. У меня есть родственники в других странах, есть места, куда я могу уйти. Мы можем просто… спрятаться. Тебе приходят в голову такие мысли?

— Нет.

Лаванда замолкает — и это хорошо, но Гермиона оказывается права, решив, что та ещё не до конца высказалась.

— Я просто так устала всё время бояться.

Гермиона убеждается, что за дверью больше никого нет, и поднимается на ноги.

— Мы бы не были людьми, если бы не боялись. Люди могут умереть в любой момент… и дело не в войне, такова жизнь.

— Это совсем другое.

— Знаю, — Гермиона нащупывает ручку и смотрит в сторону Лаванды. — Ты идёшь?

— Ты возненавидишь меня, если я откажусь?

— Нет.

Воцаряется тишина, слышатся шорох и стук, затем Лаванда касается её бока.

— Пойдём.

День: 1257; Время: 8

Шум за спиной издают друзья, а не враги, — Гермиона должна постоянно себе об этом напоминать, потому что эти звуки её пугают. Она не может припомнить, когда ещё была настолько напугана… Речь не о каком-то конкретном моменте, а о войне в целом. Эта эпоха, декада, столетие, состоящие из крови, пыли и ржавчины, что пробрали до самых костей, не дают быстро двигаться и кажутся тяжелее, нежели выросшая перед носом каменная стена. Это хуже монстров, засевших в детстве в тёмном углу её комнаты (и которые оказались результатом выброса её магии), потому что теперь монстром стала она сама. Чудовищем слева, что пялится на чудище справа и спрашивает само себя: а видно ли его?

Гермиона считала, что отвага для неё не пустой звук, и в каком-то смысле так оно и было, но вот только совсем иначе, чем теперь. Она и понятия не имела, что значит быть храброй, таиться в грязи и изнывать от ожидания вместо того, чтобы сражаться. Бояться этого самого бесстрашия и самой себя. Себя, своей палочки, своей склонности бежать сломя голову навстречу опасности. Так что же такое храбрость? Слово на памятнике, награде, могильном камне? Возможно, у того, чем обладает Гермиона, есть другое название, а может, и вовсе нет имени. Может статься, имени нет и у самой войны. Простые слова и буквы, строчные и прописные, слишком банальные и ничего не значащие, чтобы верно описать эти минуты. Ведь происходящее чересчур велико и важно, чтобы выразить его глупыми словами.

Это было тем, чем собственно и являлось, и видимо, данную мысль и пытался постоянно донести до неё Драко Малфой. Объяснить, что если Гермиона прекратит вкладывать смысл в происходящее, подбирать ему названия, то она перестанет ждать, что события начнут соответствовать своим наименованиям, и тогда не будет больше шока и путаницы. Ни сами годы, ни случившееся за это время не имеют названия. Они просто были и есть, как и она сама — существовала в этот период и в самом эпицентре.

День: 1260; Время: 12

— Знаешь… ты не такой, каким я тебя себе представляла.

Он наконец отвлекается от женщин, занимающихся спортом в рекламном ролике, — именно этого Гермиона и добивалась, пытаясь завести разговор на разные темы с тех самых пор, как устроилась рядом. Задумавшись, она молча просидела минут пятнадцать и вот теперь не уверена: Малфой обратил на неё внимание из-за этих слов или же потому, что молоденьких девушек на экране сменили пожилые дамы.

— Каким ты меня представляла?

— Ну, сначала я решила, что ты не изменился, может, только хуже стал. Но даже после того, как я заметила в тебе перемены, ты всё равно… Не такой, каким мне казался.

— И что же тебе казалось? — Драко сверлит взглядом её полную попкорна ладонь, лежащую на колене, — его миска теперь пуста.

— Что ты был полным засранцем, конечно же.

— Теперь это не так?

— Ну… нет, — Малфой фыркает в ответ, и Гермиона машет рукой, пока дожёвывает кукурузу. — Ты всё равно стал другим.

— Грейнджер, я больше не придерживаюсь прежних убеждений. Вот и все изменения. В остальном я тот же самый человек.

— Не для меня.

— Тогда что во мне изменилось?

— Я вдруг обнаружила, что тебя… можно простить.

Малфой переводит ничего не выражающий взгляд на её ногу, а затем, не найдясь с ответом, поворачивается к экрану.

— Нет… я имею в виду… Иногда я забываю, кем ты был, из-за того, кто ты сейчас. Я всё помню, но, похоже… похоже, не могу больше злиться. Даже когда специально пытаюсь.

— Грейнджер, я не сделал ничего, чтобы заслужить прощение, — бесцветно откликается он.

— Нет, — возражает она. — Сделал. Иначе это… мы…

— Тебе не стоит прощать меня, — Малфой ёрзает в кресле. — Как я уже сказал, мои убеждения изменились, а сам я остался прежним. Я так же жесток, многое порчу и… и воплощаю всё то, с чем рядом тебе лучше не быть.

Она пристально в него вглядывается.

— Малфой, я могу быть с тем, с кем пожелаю, и могу простить тебя, если мне этого хочется. Избавь меня от подобных сентенций. Я в состоянии сама принимать решения.

— Ты и вправду чокнутая. Вечно стремишься во всём отыскать хоть что-то хорошее, даже если его там нет или оно перевешивается…

Гермиона звонко шлёпает Малфоя по руке — он к ней поворачивается, и она почти готова снова его ударить.