The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Теперь я уже не был самым крутым парнем в городе. Это было в прошлом году. Когда я пытался сделать музыку лучше, приблизиться к той концепции, которая была у меня всегда, она становилась только хуже. Это сразу же было воспринято как некрутость. Быстрее, чем падала моя звезда, восходила звезда Жан-Мишеля. Он пронесся мимо меня за секунду и проплыл мимо. Внезапно его герой, я, стал кем-то, на кого можно было смотреть с отвращением. Дэнни Розен, еще один член школы богемной жизни Джона Лури, который в свое время тоже смотрел на меня с умилением, теперь ухмылялся вместе с Жан-Мишелем.

И я был беден. Очень бедным. И теперь быть бедным художником было не круто. Так же, как и тогда, дело дошло до денег, а у Жана-Мишеля их были тонны. Вы приходили к нему домой, и повсюду лежали стопки стодолларовых купюр. Похвастайся этим, почему бы и нет?

 

-

Жан-Мишель и Тортон подкалывали меня, и я разозлился. Сказал: "Тот факт, что ты на самом деле великий художник, не имеет никакого отношения к твоему успеху. Эти люди даже не видят твоих работ. Это потому, что ты черный и красивый, тебя зовут Жан-Мишель и ты был бедным граффитистом в самый нужный момент. Это случайность, что ты действительно хорош, но то, что ты хорош, не имеет никакого отношения к твоему успеху.

"У вас большие перспективы. Вы настоящий художник, вы не можете не быть художником, но если вы будете продолжать теряться в этом дефиле, вы не достигнете цели".

Он огрызнулся: "Любой, кто работает так же усердно, как я, заработал бы столько же денег, сколько и я. Я очень много работаю".

Уверен, что в ответ я говорил такие же глупости. Но у нас были большие ссоры; он начал окружать себя свитой, которая говорила ему, что каждая его мысль гениальна, а я этого не терпел. Стопки стодолларовых купюр постоянно обгладывались его кумирами.

Как я уже сказал, мы очень соперничали. Я любил его. А он любил меня. Но мы постоянно ссорились, и на самом деле у него было больше власти, чем у меня. И у него была такая черта: если он видел, что я не уверен в себе, он съедал меня живьем. Когда он попадал в беду, то через секунду летел ко мне, умоляя о помощи. А я всегда спускал его с крючка и заботился о нем.

 

-

Через пару недель, в ночь перед своим первым большим шоу, он звонит мне в три часа ночи. Он плачет, он должен приехать. Он приезжает на Третью улицу и нюхает столько кокса, что у него идет кровь из носа. Он в ужасе, потому что завтра его отец придет на открытие. Я не знаю точно, какие у них отношения, но это какое-то извращенное дерьмо. И вы знаете, что та странная сила вуду, которой обладает Жан-Мишель, скорее всего, благодаря отцовству, еще сильнее проявляется в его отце.

Вилли Мэйс плачет и плачет. Он в ужасе. Я не уверен, боится ли он, что его отцу не понравятся его картины, или что он каким-то образом отнимет их у него, или что присутствие отца может как-то разоблачить его перед миром искусства, который до этого момента считал его просто идеальным маленьким злым дурнем.

А на вечеринке после шоу он в полном порядке и улыбается.

Жан-Мишель дает Тортону пару сотен баксов, чтобы тот поработал вышибалой. Он хочет, чтобы Стива Каплана не пустили на вечеринку, потому что тот оскорбил его работу.

 

-

Через пару дней я прилетел на Козумель. Мне скоро должно было исполниться тридцать, и я хотел раз и навсегда завязать с наркотиками, пока этого не произошло. Благодаря солнцу и воде первые пару дней я чувствовал себя хорошо и думал, что смогу продержаться. Другая сторона острова была пустынной, и я ездил туда на мотоцикле и наблюдал за гигантскими игуанами. Когда я проезжал круговую развязку, я заскользил по песку и упал. Моя нога была вся в царапинах. Каждый недостающий эндорфин жалобно закричал. Я не столько пострадал от аварии, сколько сразу же был охвачен наркотической болезнью. Я провел день в своей комнате, трясясь и глядя в потолок.

Наркотическая болезнь удивительна тем, что вы даже не можете просто лежать. Те части тела, которые касаются кровати, болят от прикосновения. Болят волосы.

Наконец я смог встать и пойти за полквартала, чтобы поесть в не слишком гигиеничном кафе. Я получил пищевое отравление. Меня рвало на части еще полтора дня, а когда я вышел на другой берег, все было в порядке.

Я переехал в пустынную часть острова. Дешевый ряд крошечных бетонных комнат. В остальном на этой стороне острова не было абсолютно ничего, кроме сотен огромных игуан.

 

-

Я нахожусь на пляже, весь пляж в моем распоряжении - только я, игуаны и разбивающиеся волны. И тут ко мне подходит эта женщина. Это моя знакомая из Нью-Йорка. На самом деле это не моя знакомая, а едва знакомая, которая время от времени заглядывала мне в глаза. Я не знаю, как она узнала, что я буду в Козумеле. Я постоянно спрашиваю ее, откуда она узнала, но она лишь жеманно улыбается и не отвечает.

Гораздо невероятнее то, как она нашла меня в пустынной части острова.