The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Пикколо порекомендовал мне иглотерапевта по имени Дэнни Данфи, чтобы тот помог мне сбросить вес. Дэнни работал в центре диеты Аткинса и протаскивал меня через боковую дверь. Это место было гораздо приятнее, чем общественная акупунктурная клиника, в которой я бывал в Бронксе. Сотня жутко выглядящих наркоманов, сидящих в огромной комнате с высоким гниющим потолком, и все с акупунктурными иглами, торчащими у них из ушей. Никто не разговаривал, сидя на сломанных стульях.

Дэнни кое-что знал, но он также ставил на мне эксперименты. Однажды он ввел мне большой шприц с красно-оранжевой жидкостью, которая, как я полагаю, была витаминами, но она просто потрясла меня. Я почувствовал, что нахожусь на грани припадка.

Он дал мне препарат под названием "Перфект 7", который очистил мой кишечник. Опиаты вызывают сильные запоры. Мое дерьмо представляло собой крошечные, твердые кроличьи катышки. После нескольких дней приема этой ужасной на вкус дряни я сходил в туалет, и у меня получился идеальный стул длиной в два с половиной фута, весь цельный, в форме моей толстой кишки. Мне захотелось позвать людей и пригласить их к себе, чтобы посмотреть. Это была удивительная вещь.

Он дал мне одну вещь, которая действительно помогла мне, - сто граммов витамина С внутривенно в течение трех или четырех часов. Это работает. Он блокирует наркотическую болезнь. Глаза перестают гореть, нос перестает течь, боль становится не такой сильной. Меня удивляет, что это не общеизвестно.

 

-

Я употреблял кокаин вместе с басистом Сироном, урожденным Норрисом Джонсом. Сирон был частью чрезвычайно мускулистого современного джазового трио под названием Revolutionary Ensemble.

Джером Купер на барабанах, Лерой Дженкинс на скрипке и Сироне на акустическом басу. Мы с Эваном слушали их записи в середине семидесятых и надеялись, что они действительно смогут открыть новую территорию для джаза.

В 1977 году я побывал на их концерте в Линкольн-центре. Это была первая из трех групп, и они были дикими по сравнению с более обычными, гериатрическими или пугающе академическими группами, которые обычно заказывали на джазовые фестивали в Соединенных Штатах в то время.

Не думаю, что это пошло им на пользу. Они пытались сделать шоу акустическим, потому что играли в Линкольн-центре, где акустика теоретически подходит для их инструментов, но звук был небольшим и не обладал той мощью, которая требовалась для достижения той свирепости, с которой я слышал их игру раньше.

Я не помню, кто был второй и третьей группой, но мне стало скучно, и я ушла. Уходя, я столкнулся с Сироном. Для меня в то время это было все равно что в семь лет я случайно столкнулся с Микки Мантлом, который был совершенно один возле стадиона "Янки", с бейсбольной битой и перчаткой.

Я сказал ему, как восхищаюсь его группой. Он поблагодарил меня так, что это прозвучало совершенно неискренне, как будто он уже тысячу раз выкладывал эту благодарность, за которой ничего не стояло.

В итоге мы поехали на такси в центр города, пока он ворчал про себя, что я не очень поняла, но он чувствовал, что концерт прошел ужасно, и винил в этом кого-то.

В то время я играл в банк, который мне предоставил Вэнс. Я приходил к Сирону, и мы играли. Это было больше похоже на общение учителя и ученика, чем на джем двух музыкантов.

Сироне постоянно что-то махинировал. Всегда бегал в ломбард, пытался ввязаться в сделку с наркотиками или выманить грант - что угодно. Он всегда был занят работой, гоняясь за тем, что не имело никакого смысла и никогда ни к чему не приводило. Когда я впервые оказался в Нью-Йорке, меня всегда шокировало то, что эти музыканты, которых знали и уважали, у которых в магазинах были настоящие записи, обычно были на мели и отчаянно пытались свести концы с концами и при этом заниматься своим делом, так как я видел в них звезд.

Когда Сирон узнал, что у меня есть этот горшок, он как-то обманом заставил меня отдать ему полфунта. Это была не самая лучшая травка, и в то время она стоила, наверное, около 300 долларов.

Он так и не расплатился со мной. Однажды, когда мы курили много травки и играли, я попытался выяснить у него, когда он собирается вернуть мне деньги. Он сказал, что это не очень революционно - обкрадывать другого музыканта.

В его лофте было жарко, и он был без рубашки. Он разразился диатрибой о Майкле Рокфеллере, который отправился в самые темные районы Африки и исчез. Боялись, что его съели каннибалы. Сирон стоял, закатив глаза к затылку. Из-под его шкуры пытался вырваться волк - мышцы взбугрились, пот стекал по телу, - и он начал рассказывать историю о ребенке Рокфеллера, но с точки зрения африканских воинов, которые нашли и съели его. Как он это заслужил. Я воспринял это как угрозу, потому что это была угроза. Я был ребенком, и эти деньги, которые я потерял, я воспринял как своего рода плату за обучение.