The History of Bones: A Memoir: A Memoir

Но есть одна проблема. Эрик несовершеннолетний, и, похоже, он не сможет поехать в тур. Я должен подписать все эти официальные документы, как будто я его законный опекун, о том, что я буду отвечать за него в дороге.

Позже Эрик скажет, что это было все равно что отдать яйцо на хранение горилле. Но все в порядке, потому что горилла подписала его.

Мы с Лиз не ладим. Я не хочу употреблять наркотики, а она настроена на это. Она танцует go-go и постоянно исчезает. Она говорит, что идет в магазин, и пропадает на четыре часа. Ее объяснения туманны и отстраненны. Мало того, что она исчезает, так еще и моя пачка стодолларовых купюр, оставшаяся после просмотра фильма, уменьшается. Я не могу понять, как мы тратим их так быстро. Сейчас это кажется таким очевидным - вы читаете это и знаете, что произошло, - но я просто отказывался впускать это в свою голову.

Мы на Третьей улице, спим на поролоне на полу, и тут нас будит безумный шум из мужского приюта. Кровавые крики и похабный смех. Вот на что похож ад.

Лиз не открывает глаза. Она отворачивается к стене и говорит: "Это не то, чем должна быть жизнь".

Она права. Так жить нельзя.

Я действительно стараюсь не накуриваться. Я проскальзываю, но я не делаю из этого миссию. Лиз, конечно, накуривается и скрывает это от меня. Она должна быть дома в одиннадцать вечера, но не появляется до четырех утра. Я умираю от желания получить немного того потрясающего секса, который у нас был бы. Сирон начал называть меня "Джонни Кейкс", а потом просто "Кейкс", что вроде как оскорбление. Но мне нравится, как это звучит. Я жду Лиз и рисую картину, на которой изображен парень, ждущий у двери. Я пишу под ней: "Pain for Cakes". А когда она возвращается домой, я меняю надпись на "Без боли для пирожных". Когда мы использовали это название для нашего четвертого альбома, какой-то умный журналист решил, что это отсылка к Марии-Антуанетте. Но на самом деле это было любовное послание Лиз.

У меня был тот бирюзово-голубой диван, который Клаус Номи заметил на улице и помог мне донести его до дома. (Я знаю, что уже упоминал об этом, но образ меня и Клауса Номи, несущих этот бирюзовый диван через зону боевых действий в Ист-Виллидж, - это то, что нужно запечатлеть в своем воображении). Я вошел в свою квартиру вместе с менеджером Фрэнком, а Лиз просто сидела на синем диване, уставившись в стену. Я не придал этому значения, но Фрэнк потом был вне себя от радости.

"Джон, это ненормально, я никогда не видел ничего настолько унылого. По-моему, эта хрень с Ленни Брюсом и Милашкой просто скучна. Она просто смотрела на стену!"

В этом не было ничего необычного. Я поняла, что часто прихожу, а она просто смотрит на стену.

Но Лиз, черт, Лиз нужно было любить. Она была веселой, забавной, умной и чертовски сексуальной. Лиз действительно была всем, на что можно было надеяться в женщине. Просто она была наркоманкой.

Я вел машину, а она расстегивала ширинку, доставала его и кричала: "Пенис Джона!", как будто только что нашла приз в коробке "Крекер Джек".

В ней было то, во что я влюбился позже, - ее боль, ее рана были такими острыми. Когда она приехала в Лос-Анджелес и стало ясно, что между нами с Марией все кончено, больше всего Марию разозлило то, что я забочусь о девушке, которая просто безнадежна. Мария никогда ни о чем не просила, разве что пыталась заставить меня получить водительские права. Теперь у меня есть немного денег от гонорара за фильм, и я лечу с этой девушкой в Лос-Анджелес, чтобы помочь ей с наркотиками. Мария была обижена и разгневана. Она тоже была права, ей досталась нечестная сделка, но сердце так и заходится.

Фильмы "Незнакомец из рая" и "Париж, Техас" участвуют в кинофестивале в Теллуриде. Наконец-то и меня пригласили. Последняя часть путешествия проходит в этом маленьком тряском самолете, и мне это не нравится.

Между "Парижем, Техасом" и "Незнакомцем в раю" идет софтбольная игра. Правда, скорее между Samuel Goldwyn Company и тем, кто выпустил "Париж, Техас", со мной и Джимом в команде "Незнакомца" и кучей незнакомых мне бизнесменов в другой команде.

Я хороший игрок в мяч. Даже находясь в тумане, я настаиваю на том, что уверен: я - лучший парень для игры в центре поля. В первом иннинге кто-то бьет по мячу слева по центру. Он немного разбегается, но я подныриваю под него и небрежно протягиваю перчатку. Я вижу, как мяч пролетает в шести дюймах от меня. Мне приходится бежать к забору и вылавливать его. Это плохо. Он входит в список пятидесяти лучших моментов, которые я хотел бы пережить.

Вим Вендерс прибывает с опозданием. Он был в отпуске и выглядит невероятно красивым. На нем шорты, а ноги похожи на ноги звездного футболиста. Он ничего не смыслит в бейсболе и расположился в правом ближнем поле, в двадцати футах за второй базой, чтобы не попасть под удар. Кто-то бьет из винтовки, и Вим, подпрыгнув, делает потрясающий прыжок, которым мог бы гордиться Брукс Робинсон.