The House

Он остановился в световом пятне, посмотрел на меня немного расстерянно и снова нырнул в полутьму. Речи его звучали занятно, и если все здесь именно так, то... Пора бы показаться Джулии. Уж не направилась ли она в подвал, спровадив меня в лабиринт? Хотя, если бы хотела, то могла и не возвращаться за мной туда, к Гарри. При воспоминании о нем меня передернуло. Так это он себе устроил садо-мазохистскую реальность, милый друг? Кое-что теперь проясняется. А раввин принял все за чистую монету, за что и был убит? Но о чем это я? Похоже, от кружения этого любителя тяжелых запахов у меня окончательно закружилась голова, и я запутался в их идиотских реальностях. Или это сами тяжелые запахи так на меня действуют? Я поднял голову вверх. Темные стены приблизились к краю ямы почти вплотную и, по-моему, медленно шли по кругу. Только вот по часовой стрелке или против - я никак не мог сообразить. И сам себе напомнил перекатавшегося на карусели шалуна.

Когда я опустил голову, то сообразил, что пауза затянулась и оглянулся. Человек, закруживший мне голову, исчез. Ну что значит исчез? По лесенке он не поднимался, я бы это заметил. Значит, есть еще какой-то выход из ямы. Конечно, никаких отъезжающих в сторону плит и таинственных подземелий. Вот же дверь, слева от меня. А раз Джулия не появилась до сих пор, значит, мне нет необходимости снова бродить вдоль блуждающих зеленых стен, а лучше всего этим выходом и воспользоваться. Пока эта карусель окончательно не лишила меня способности соображать.

Дверь была не заперта, и за ней я обнаружил коридор, как бы огибающий с обеих сторон круглую яму. По потолку шли обернутые теплоизоляцией трубы с вентилями и какие-то провода, а бетонные серые стены и пол говорили о том, что иду я в какие-то подсобные помещения. В тусклом свете редких ламп я, подумав, повернул направо, обогнул яму, после чего коридор выпрямился, и дошел до двух железных дверей, слева и справа от меня. Можно было, конечно, идти дальше, но усилившийся шум и вибрация вызвали в моем воображении образ машинного отделения на пароходе с кучей вращающихся механизмов, горячим запахом масла и пара, и духотой. Туда мне не хотелось. Идти назад и исследовать коридор в другом направлении – тоже.

Я толкнул правую дверь – заперто. Левая распахнулась. После мрачного коридора я не сразу смог рассмотреть ярко освещенную комнату. А рассмотрев, невольно вздрогнул. Посреди большого помещения, почти зала, на наклонном возвышении стоял открытый гроб. Серое лицо покойника казалось провалом на белой атласной обивке. Более в комнате никого не было. Мне стало сразу и страшно, и противно, и неловко. Покойники хороши как часть далекого многолюдного ритуала, желательно не имеющего к тебе никакого отношения. А вторгаться на похороны вот так, с заднего хода - по-моему, это нарушение интимного действа чужих живых и чужих мертвых.

В общем, я уже хотел торопливо захлопнуть дверь, как неожиданная мысль заставила меня придержать ручку и внимательно вглядеться в мертвое лицо. Нет, он не напоминал никого из виденных мной людей. И конечно, это не раввин. Почему я - взрослый тридцатилетний мужик, как ребенок, боюсь войти в комнату, где стоит гроб? Тем более, что и гроб, и покойник вполне могут быть бутафорскими. Мне стало неловко перед самим собой. Даже если предположить, что кто-то действительно умер, вряд ли вся процедура прощания с покойником происходила бы здесь. Игры играми, но смерть безотносительна. Настоящий покойник был бы уже давно увезен в похороный дом и предоставлен специалистам. В первую очередь именно потому, что смерть, настоящая смерть, как чугунный утюг на термометр, падает на любую из их реальностей. А вот поиграть в нее – дело другое. Это как раз в их стиле.

Я медленно - все-таки медленно - подошел к возвышению. Гроб чуть покато стоял почти на уровне груди. Итак, что мы видим? Я взялся рукой за борт. Ну это явно не живой человек. Скорее всего кукла. Ну да, кукла, приготовленная для чьей-то изощренной реальности. Оттого и пусто в зале. Декорация ждет своего часа.

Почти под подбородок кукла была укрыта белым атласом. Я вгляделся в лицо. Съеженное и как будто чуть припудренное. Плотно сомкнутые веки и губы. Откуда-то пришло на ум латинское «фацис Гиппократикус» – лицо Гиппократа, маска смерти. Да уж, точно маска. Скорее всего резиновая.

От чего бы не кружилась у меня голова там, в яме, как бы не двоилась реальность с раввином и Гарри, эта попытка сыграть в смерть кажется мне неубедительной. Если вы почему-то хотите, чтобы я увлекся вашей затеей, то уж делайте игру правдоподобной. Мне стало даже досадно. Я уж совсем было почувствовал себя героем настоящего приключения и рыцарем.