— «Отвёртку», пожалуйста, — заказала она свой любимый коктейль.
— Вам уже есть двадцать один год, мисс? — проявил неожиданную бдительность бармен.
Поколебавшись секунду, Рейч солгала:
— Да.
— Покажите документы, удостоверяющие личность, пожалуйста, — не унялся работник.
Рейчел, бросив на него яростный взгляд, полезла в сумку. Две недели назад ей исполнилось двадцать, но не двадцать один, и она надеялась лишь на то, что в полутьме дотошный бармен не заметит этого. Внезапно сбоку от неё донесся приятный мужской голос:
— Шейн, прекрати донимать людей. Налей девушке то, что она просит. Я, как представитель закона, блюститель порядка и по совместительству, владелец заведения, даю добро.
Рейч вздрогнула и замерла, будто её облили ледяной водой. Владелец бара? Представитель правопорядка? Неужели ей стоит повернуть голову, и она увидит собственного отца? Нет, сейчас она точно не была к такому готова.
— Девушка, всё в порядке? — спросил тот же голос.
Рейчел молча кивнула в ответ.
— Ваш коктейль, — смотря не на неё, а на владельца заведения, поставил бармен на стойку стакан.
Выдохнув через рот, Рейчел схватила коктейль, выпила его залпом и резко развернулась к «блюстителю порядка». Ей хватило секунды, чтобы понять, что это был не её отец.
Говорившим оказался светловолосый и кареглазый мужчина, одетый довольно экстравагантно. На нём был небесно-голубой костюм, состоящий из облегающих чуть укороченных брюк, приталенного пиджака и рубашки на пару тонов светлее, а также необычные мокасины из серебристой металлизированной кожи. Незнакомец приветливо улыбнулся и протянул ей руку:
— Я — Джерард, владею «The Great Sol» совместно с моим дорогим другом Гэбриелом. Вас что-то беспокоит, мисс? Кроме нашего хамоватого бармена, конечно, — с укором посмотрел он на Шейна.
— Нет, всё в порядке, — попыталась улыбнуться в ответ Рейч, — Я — Мишель, — зачем-то вновь соврала она, — проездом в Спрингфилде. Мне говорили, что ваше заведение — лучшее в городе.
— О, вы мне льстите, Мишель, — рассмеялся Джерард, — мы не претендуем на лавры лучшего бара, у нас всё камерно и по-домашнему. Можно сказать, мы с Гэбриелом открыли «The Great Sol» только для того, чтобы потешить самолюбие, играя здесь на выходных. Если останетесь, услышите наш кошачий концерт. Прекрасная леди Ева споёт ещё пару песен, и на сцену поднимемся мы с Гэйбом. Останетесь?
— Конечно, — чувствуя, как глаза наполняются слезами, закивала Рейчел.
— Вот и замечательно! Смотрите, почти у сцены освободился столик, хотите, провожу вас?
— Нет, спасибо, Джерард, я сама. Вы и так очень любезны.
Тот, улыбнувшись, зашёл за стойку и вытащил из холодильника две бутылки пива:
— Если Шейн опять будет вас доставать, зовите меня. По всем другим проблемам можете звонить по этому номеру, я — адвокат. Весьма толковый, хотя сейчас по мне этого и не скажешь, — он вытащил из нагрудного кармана бармена ручку и начиркал на салфетке телефон, — О! Или, вообще, приходите ко мне прямо домой! — дописал он под цифрами адрес.
С этими словами Джерард, чуть покачиваясь, удалился за кулисы. Ошарашено перечитав записку несколько раз, Рейчел развернулась к стойке:
— Ещё одну «Отвёртку».
— Нет уж! — остервенело натирая бокал, процедил Шейн, — я налью вам только апельсиновый сок, Мишель, — ядовито выделил он её выдуманное имя.
Рейч, не став спорить, спокойно протянула ему стакан. Меньше всего на свете её волновал бармен и его дурное настроение.
*
Когда Ева допела свою последнюю песню и объявила, что сейчас на сцене появятся Джерард и Гэбриел, Рейчел поплохело. Она сидела за предложенным Джерардом столиком, буквально в пяти метрах от сцены, поэтому, представив, что через считанные минуты увидит отца на расстоянии вытянутой руки, по-настоящему испугалась. А уж когда Джерард уселся за барабанную установку и несколько раз ударил барабанными палочками, приглашая Гэбриела на подмостки, Рейч вцепилась в край стула и задержала дыхание. Раздались лёгкие шаги, и на сцене появился мужчина, один вид которого заставил сердце Рейчел биться чаще. Он взял гитару, заиграл что-то, но девушка ничего не услышала. Музыки для неё в этот момент не существовало, ведь все силы сознания были отданы зрительному восприятию.