The Kids Aren't Alright (СИ)

К восьми утра Голдфайн добралась до более-менее оживлённого района города. Промёрзшая до костей, она захотела зайти в ближайшее кафе. Решив, что под вывеской «Пончики от Дона» скрывается не самое дорогое заведение, Эмма спокойно переступила его порог. Колокольчик над дверью неприятно звякнул, и из-под стойки раздачи показалась всклокоченная пергидрольная голова официантки. Неуверенно улыбнувшись, Эмма подошла поближе и, не смотря на меню, сказала:

— Дайте самый большой кофе за десять долларов.

Официантка, попытавшись заправить за уши непослушные кудри, хмыкнула:

— За такие деньги могу предложить только эспрессо. Кофе побольше стоит от двенадцати баксов.

— Твою мать, — положив на стойку измятую купюру, опустила голову Эмма, — у меня больше ничего нет!

Официантка встревоженно глянула на нее:

— С тобой случилось что-то плохое?

— Всего и не перечесть, — вздохнула Голдфайн, — моя жизнь — это одно сплошное «плохое». Я только из тюрьмы, где моей башкой вытирали пол на протяжении восьми месяцев. Всё, что у меня есть — это паспорт, который теперь никому нахрен не сдался, да десятка с толстовкой, которые мне дал дальнобойщик, довёзший меня из Аризоны и, по какой-то причине, не изнасиловавший.

Официантка нервно сглотнула. Она явно не ожидала таких откровений от случайной посетительницы.

— Как тебя зовут? — дрогнувшим голосом спросила она.

— Эмма.

— Вот чёрт… Мою дочку зовут Эмма, ей позавчера исполнилось шесть. Садись, клиентов не будет часов до десяти, я налью тебе кофе бесплатно. Меня, кстати, зовут Бриттани, Бритт.

— Спасибо большое, Бриттани, — дрожа от холода, искренне поблагодарила Эмма.

Налив кофе и себе, Бритт села перед ней и с готовностью выслушать подпёрла подбородок кулаком. Эмма внимательно посмотрела на Бриттани — низенькая, практически с подростковой фигуркой, с естественно пышными, неухоженными светлыми волосами и неправильными, но милыми чертами лица: крупными, неумело накрашенными карими глазами, большим ртом с чуть кривоватым прикусом и удивительно идеально прямым носом. Лицо портил лишь жёлто-фиолетовый синяк на скуле и разбитая губа, с которой ещё не до конца спал отёк. На вид Бриттани было не больше двадцати лет, но, возможно, что она просто выглядела на несколько лет моложе из-за субтильности и большущих глаз. Одета девушка была весьма странно для официантки: в розовую трикотажную кофту с нашитыми на неё ужасного вида розочками и огромный джинсовый комбинезон, будто доставшийся ей от старшего брата. Во всём её образе читалось что-то ребяческое, заводное и боевое. Она понравилась Эмме, напомнила ей «дорогую подругу» Рейчел. «Судя по синякам, у неё тоже жизнь не сахар, — подумала Эмма, — надеюсь, она не осудит меня». После восьми месяцев заключения ей так хотелось излить душу, и она решилась. Рассказала Бриттани всё в подробностях: и об отчиме-извращенце; и о безразличной и жестокосердной матери; и о занятии проституцией почти с детства; и об аневризме, диагностированной в двадцать два года; и о наркотиках, приведших к смерти её парня, который, однако, не считал её за человека, как и все остальные. Также о том, как бессердечно и несправедливо покарали её его родители и обо всех страшных истязаниях, которым она подверглась в тюрьме. История жизни Эммы поразила Бритт. Она залпом выпила свой подостывший кофе — в горле саднило от еле сдерживаемых эмоций. Оценив искренность новой знакомой, она честно поведала и свою судьбу: