The last tycoons: the secret history of Lazard Frères & Co

Однако четыре дня спустя все пошло наперекосяк для жены и детей Пьера. Берта Давид-Вейль сообщила мужу, что французские власти заблокировали выезд семьи из Ниццы. Берта сознательно пропустила срок выезда из Франции, потому что хотела узнать, сможет ли она помочь своему сыну - сводному брату Мишеля, который, хотя и не был евреем, попал в плен к нацистам за свою роль во французском Сопротивлении. Альтшуль отправила письмо в Государственный департамент, чтобы узнать, можно ли отменить злополучное решение, запрещающее остальным членам семьи покинуть Францию. Но это было бесполезно. Жена и дети Пьера оказались без вариантов, несмотря на их значительное состояние и наличие заветных виз. Оставшуюся часть войны они провели в подполье. Через несколько месяцев после того, как им было отказано в возможности покинуть Францию, Берта и двое ее приемных детей покинули Канны "под шумок", как объяснил Мишель, после того как бабушка Мишеля, которая была бельгийкой, "попала в список на арест как иностранная еврейка". Он уехал из Канн на поезде, один со своей гувернанткой, и сидел молча, слушая, как другие пассажиры ведут антисемитские разговоры. "Я был не совсем глуп, - говорит он. Используя фальшивые документы, предоставленные им сочувствующими в Ницце, под вымышленной фамилией Ваттель - выбранной потому, что фамилия начиналась на букву W, как и Вайль, - семья переехала к подруге, графине Вилли, в Авейрон, небольшой городок в Центральном массиве. Вейлы прожили у графини несколько месяцев, пока она не нашла для них замок Chateau de Beduer. Хотя замок был очень красивым, в нем не было водопровода. Они прожили там два года, с Пасхи 1943-го до Пасхи 1945-го. В официальных документах Мишеля значилось, что он теперь "Мишель Ваттель", родившийся в Амьене (а не в Париже) и в год, отличный от его фактического рождения.

Даже скрываясь, семья держала горничных и дворецкого. В военные годы Мишель редко ходил в школу. "Это было замечательно", - сказал он много лет спустя. "Мы прекрасно проводили время. Это было похоже на каникулы, и я много читал", в том числе литературу Флобера, Стендаля и Жида. Но очевидно, что это взгляд ребенка, стремящегося держать ужас на расстоянии. В действительности же опасность существовала постоянно. Его отец был в отъезде в Нью-Йорке. А его мачеха постоянно беспокоилась о том, что еврейские корни семьи будут обнаружены и их судьба будет предрешена, как это случилось с другими членами семьи. Мишель никогда не забудет, к чему привели разговоры шепотом в поезде, отправлявшемся из Канн. В попытке избежать обнаружения еврейских корней Мишель и его сестра были крещены посреди ночи и с тех пор воспитывались как французские католики. Мишель вспоминал: "Мой отец сказал мне: "Послушай, ты же француз. Практичнее быть католиком. Франция - католическая страна. Я сделаю так, что ты крестишься". (Сам Пьер Давид-Вейль перешел в католичество в 1965 г.) Мишель говорит, что это ночное обращение не имело для него большого значения, поскольку никто из членов его семьи не был особенно религиозен. "Это было совершенно обыденно", - сказал он. "Честно говоря, я и сам не знал, что я еврей. Я узнал, что я еврей, благодаря войне". (По сей день Мишель оказывает финансовую поддержку по всему миру как католическим, так и еврейским благотворительным организациям). Юбер Хейлбронн, партнер Lazard, познакомившийся с Мишелем в это время, считает, что именно в подполье, во время войны, Мишель приобрел свое легендарное "безразличие" к другим людям. Сводному брату Мишеля Жану Гайяру - сыну Берты от первого брака - повезло меньше. В результате участия в движении сопротивления France Libre Гайяр был схвачен нацистами и отправлен сначала в Дору, а затем в Равенсбрук, где и умер. Берта так и не смогла оправиться от потери сына.

 

 

Пока Альтшуль посвящал себя помощи Пьеру и его семье, Андре медленно, но верно создавал проблемы для Альтшуля в офисе Lazard на Бродвее, 120. Поначалу Андре и его семья с трудом приспосабливались к новому миру. Приехав в Нью-Йорк, Майеры остановились в отеле Stanhope на Пятой авеню. Затем они переехали в "Дельмонико" на Парк-авеню, потом еще в несколько, пока, наконец, не поселились в ультрароскошном отеле "Карлайл" на Мэдисон-авеню, где поселились в номере с двумя спальнями на тридцать третьем этаже. Все эти скитания по Верхнему Ист-Сайду свидетельствовали о том, насколько Андре чувствовал себя не в своей тарелке в том мире, который он создал для себя в Париже. Ему ошибочно поставили диагноз "рак". Он с трудом говорил по-английски. У него не было клиентов. Хуже того, никто не знал, кто он такой и чего добился в Lazard в Париже. Он больше никому не был нужен. "Все это было для него большим потрясением - нацизм, война, поражение Франции", - объясняет его сын Филипп. "В личном плане он добился большого, большого успеха, и вдруг все рухнуло, и ему пришлось начинать все заново. И он не знал, хватит ли у него сил или мужества сделать это".