The lust (СИ)

— У меня в тот день были тяжелые встречи, я был уставший и злой, — Чон зарывается руками в черные, как смоль волосы и откидывается назад. — Если ты все еще хочешь его, то можешь взять, я не буду против.

Реальность Юнги трескается. С восьми лет он рисует у себя в голове картину, пытается изобразить на ней Чонгука, раз за разом добавляет в нее все новые черты брата, особенно это хорошо получается после каждого избиения и унижения, а сейчас тот образ, над которым так усиленно трудится Юнги трещит по швам, рвется на части перед глазами и мягко оседает на дорогой ковер. «Я не буду против». Чонгук всегда против. Что бы Юнги не сказал и не сделал — Чонгук против. Он вообще против того, что Мин дышит с ним одним воздухом, а тут он готов закрыть глаза на очередную прихоть Юнги. Мин подбирается весь, внимательнее всматривается в дно зрачков напротив и ничего не видит. Там и дна-то нет. Зацепиться не за что. Хочется кричать, позвать всех наблюдающих и заявить, что Юнги их раскусил, можно убирать аппаратуру, заканчивать шоу, но вместо этого он только дышит, с шумом втягивает в себя воздух и мысленно прощается с ускользающей реальностью.

— Чонгук, может, объяснишь в чем дело? Ты надо мной издеваешься, или тебе инъекции доброты сделали? — Мин отшатывается назад сразу же, стоит старшему встать на ноги. Разница в росте и вообще контраст между братом и им вечно ставят Юнги на место. У Чонгука отлично развитая мускулатура и подтянутое тело, о таком сам Мин может только мечтать. Он может убиваться в спортзале, но таким, как Чонгук, не станет, и так шикарно на нем костюмы смотреться тоже не будут. А сейчас Чон идет на него, и Юнги чувствует себя рядом с ним совсем крошечным. Мин все двигается назад, пока не упирается в стол, и останавливается. Он бы конечно сорвался к лестнице и убежал, но он мужик в конце концов, и потом, Чонгук все равно поймает.

Чонгука только забавляет реакция младшего, стоит встать на ноги. Таков Юнги: вечно храбрится и язвит, а стоит сделать к нему шаг, как сразу отбегает, пытается спрятаться, правда ему это никогда не удается. Младший выглядит, как испуганный зверек, смотрит своими фантастическими глазами, и Чонгук даже забывает, что несколькими минутами ранее он собирался размазать его по стене. На него руку поднять только, чтобы по коже провести, чтобы оголить, погладить и почувствовать, как там под грудиной бьется пойманной птицей маленькое сердечко, поднажми сильнее и перестанет. Чонгук дуреет от своей власти над младшим. Он этой властью упивается. Словно та империя, которую Чонгук получил в наследство, ничего для него не значит и не значила бы, если бы в нее не входил этот ребенок с мятного цвета волосами. Одна мысль, что мелкий после коронации полностью принадлежит ему, взрывает в голове старшего фейерверки. Захочет Чонгук — Юнги будет жить, не захочет — и Юнги не будет. Вот только Чон в последнее время вопросами бытия не интересуется, он хочет только одного, и пока он этого так и не получил. Приходится запасаться терпением, подбираться шаг за шагом, и как опытный охотник заманивать свою добычу, давая ей ложную видимость свободы.

— Я был весь на нервах все последнее время, — Чонгук смотрит глаза в глаза и говорит так, что не верить не получается. Юнги знает, что на брата многое свалилось и в душе даже восхищается его стойкостью и огромной силой. В таком раннем возрасте взять на себя управление тысячами людей и ни разу не пожаловаться. Юнги бы давно уже сбежал от ответственности. Но Чонгук, как принял свою участь с самого раннего детства, как встал на этот путь, так больше с него и не сворачивал.

— Поэтому я и на тебе много срывался. Все, что было, я не забуду, и ты не забудешь, но теперь я глава клана, и я не хочу, чтобы наше прошлое мешало нашему будущему, — старший говорит медленно, нарочно растягивает слова и смотрит будто в самую душу. Юнги кажется, что вокруг все плывет, он пытается сфокусироваться, снова смотрит в глаза брата и понимает, что напрасно. Юнги теряется в омуте напротив. Хочется верить каждому слову Чонгука, но не получается. Голос внутри требует бежать, вылететь из гостиной и запереться у себя, не подпускать этого дьявола на такое близкое расстояние, но детская вера в самое лучшее давит этот голос, просит дать брату шанс. И Юнги словно стоит посередине этого долбанного перекрестка, сам же рвет себя на части, и сам же собирает снова.

— То есть, ты резко понял, каким ты был уродом, — Юнги делает паузу, жмурится в ожидании удара на слово “урод” и, не получив его, продолжает. — И теперь, ты вдруг стал абсолютно нормальным, чуть ли не идеальным братом? — прищурив глаза, спрашивает Мин.

Расслабленная поза Чонгука придает младшему уверенности, можно и понаглеть.

— Я пытаюсь, я хочу, чтобы у нас в семье все было хорошо. Кроме тебя со всеми в этом доме у меня и так нормальные отношения. Я хочу так и с тобой тоже, — вкрадчиво произносит Чон и подбирается ближе. — Поэтому я надеюсь на понимание.

От такого старшего у Юнги внутри рушатся все сдерживающие его до этого механизмы: была не была.