Вопрос о мире и безопасности выходит далеко за рамки того, как крупные державы игнорируют Организацию Объединенных Наций, когда считают нужным. Существует также вопрос о том, как происходят и не происходят интервенции. Даже самые благонамеренные интервенции, иногда санкционированные ООН, а иногда осуществляемые независимо от решений ООН, часто были продиктованы геополитическими интересами нескольких государств. В Панаме, в войне в Персидском заливе, в Косово или на Гаити США, действуя в одиночку или в согласии со своими союзниками по НАТО, вмешивались якобы для защиты гуманитарных интересов. Однако не все события вызывали одинаково сильную реакцию. Если политика избирательного вмешательства чаще всего приводила к большим разрушениям, чем те, которые пытались устранить, то бездействие ООН приводило к не менее негативным результатам. В апреле 1995 года этот вопрос был остро поставлен в связи с событиями в Бурунди. Тогдашний Генеральный секретарь ООН Бутрос Бутрос-Гали в течение нескольких недель призывал правительства принять превентивные меры; хотя Совет Безопасности предпринял некоторые шаги, в частности, направил миссию для оценки ситуации и опубликовал заявление президента, призывающее к сдержанности, их оказалось недостаточно, чтобы предотвратить надвигающуюся трагедию. Подобные примеры имели место и в других кризисах. Там, где могущественные государства не видели непосредственной связи со своими интересами, усилия не предпринимались всерьез, не выделялись ресурсы и уж тем более не вводились войска. Если конфликт все же возникает, несмотря на все усилия дипломатов и миротворцев, крайне важно пресечь его в зародыше, пока он не нанес такого ущерба, который мир с ужасом наблюдал во время геноцида в Руанде в 1994 году. Если бы генерал ООН Ромео Даллер получил 5000 человек подкрепления в течение нескольких дней после того, как был сбит президентский самолет, развязавший кровавую бойню в Руанде, он, возможно, смог бы спасти более 500 000 жизней; однако этого не произошло, и когда Совет Безопасности наконец одобрил увеличение сил, Далеру пришлось ждать более трех месяцев, пока правительства предоставят войска в распоряжение ООН. Подобная динамика вновь проявилась после "арабской весны", когда Совет Безопасности санкционировал военное вмешательство в Ливии, но не в Сирии. В Ливии ООН действовала быстро - санкционировала применение военной силы и передала дело в Международный уголовный трибунал. Народ Сирии, как мы все знаем, пострадал от конфликта великих держав, жестокого режима и бездействия международного сообщества. Нельзя сказать, что международное сообщество не знало об этом дихотомическом подходе. Когда США отстаивали свою позицию по Косову в ООН, дипломаты из G77 указывали на то, что США просят направить значительные ресурсы ООН в Европу, выступая против "государственного строительства" в других частях света, особенно в Африке. Действительно, США смогли мобилизовать поддержку Косово, пусть и ограниченную, только после того, как согласились с положением, в котором подчеркивалось, что «всем будущим и существующим миротворческим миссиям предоставляется равный и недискриминационный режим в отношении финансовых и административных механизмов». Что касается причин медлительности ООН и международного сообщества, то не лишним будет предположить, что эти конфликты рассматривались как не имеющие отношения к интересам великих держав. Другими словами, политические и экономические затраты на мобилизацию ответных мер были сочтены более значительными, чем допустить гибель миллионов людей в диктаторских условиях. Факт остается фактом: избирательный интервенционизм, будь то со стороны ООН, США, России или других великих держав, неизменно подрывает легитимность международного порядка. За подобным поведением стоит долгая история, и все они сегодня служат прецедентами для тех, кто предпочитает игнорировать ограничения, налагаемые ООН на международное сообщество, или подменять организацию в угоду своим интересам.