The Philosophy of Horror

Одним из чрезвычайно успешных авторов, чьи произведения иногда относят к жанру ужасов, является В.К. Эндрюс. Ее книги, такие как "Цветы на чердаке", а также ее сиквелы и приквелы, посвящены скрытому инцесту. Очевидно, что то, что здесь воспринимается как противоестественное, неестественно и отталкивающе с точки зрения морали. С моей точки зрения, это крайнее расширение жанра, которое я бы отверг. Но я думаю, что многие, кто не является явным сторонником теории арт-хоррора, подобной той, что предлагается здесь, также будут испытывать дискомфорт при включении серии "Цветы на чердаке" в этот жанр. С другой стороны, такой роман, как "Сезон охоты" Джона Койна, где потомство нескольких поколений инцеста в буквальном смысле чудовищно и отвратительно, - более подходящий кандидат для включения в жанр.

Я рассмотрел обвинение в том, что мое использование концепции монстров в моей теории ужаса слишком узко. Но можно также утверждать, что оно слишком широкое. Если монстры - это существа, существование которых отрицается современной наукой, то не является ли монстром герой комиксов Супермен? Это кажется не только неблагодарным, учитывая все, что Супермен сделал для нас, но и неправильным, если мы думаем о монстрах как о существах настолько уродливых, что они нас пугают, то есть как о существах в некотором роде гротескных. Но Супермен, напротив, может считаться образцом определенных идеалов мужской красоты.

Но, конечно, смысл "монстра", который я использую, не обязательно включает в себя понятия уродства, а скорее представление о том, что монстр - это существо, нарушающее естественный порядок, где периметр естественного порядка определяется современной наукой. Супермен несовместим с тем, что известно науке о естественном порядке. Возможно, позже, по мере развития знаний о других планетах и галактиках, он станет таковым, но я бы не стал на это ставить.

Стратегически я взял монстров как род, а затем попытался определить ужасающих монстров как вид в нем, вид, на котором фокусируется эмоция арт-хоррора. Я принял способность внушать чувство опасности и нечистоты за то, что отличает ужасающих монстров от всех остальных монстров. При этом необходимо было убедиться, что отличительные черты ужасающих монстров действительно отличают их от монстров вообще. То есть я должен был убедиться, что определение не является кольцевым в том смысле, что такие понятия, как опасность и нечистота, уже встроены в понятие монстра. Для того чтобы определение было эффективным, моя концепция монстров вообще должна быть независимой от оценок в терминах опасности и нечистоты. Таким образом, я выбрал концепцию монстров как существ, которые не существуют в свете современной науки. Ни нечистота, ни опасность не обязательно фигурируют в этой концепции.

При таком толковании монстров игнорируются некоторые обычные значения этого понятия. Например, монстры не обязательно должны быть уродливыми или гротескными. Но здесь необходимо отметить два момента. Во-первых, уродство не является обязательным признаком монстров даже в обычном языке. Дракула в исполнении Фрэнка Лангеллы и Бродячий еврей из "Призрачной невесты" Уильяма Харрисона Эйнсворта кажутся вполне симпатичными (чудовищность и нечистота могут быть не только на коже). Во-вторых, используемое нами представление о монстре как о чем-то, выходящем за рамки естественного порядка (как диктует наука), также согласуется с обычным употреблением, и я подозреваю, что оно даже более центральное, чем употребление, основанное на внешнем облике существ.

Конечно, проблемы с такими случаями, как Супермен, становятся еще более сложными, потому что в повседневной речи монстры часто рассматриваются в терминах морали. Монстром может быть существо, которое чрезвычайно жестоко и/или зло. А Супермен - такой милый человек. Однако я думаю, что для наших целей мы можем рассматривать это конкретное употребление слова "монстр" как форму морального осуждения, которое, по сути, является метафорическим. Ведь есть множество монстров, которые являются хорошими парнями: Инопланетянин, Ариэль, Болотная тварь из комиксов про Вашингтон.

И наконец, акцент на монстрах в этой дискуссии должен дать понять, что мою теорию арт-хоррора можно назвать основанной на сущности. То есть мое определение ужаса предполагает существенную ссылку на сущность, монстра, который затем служит конкретным объектом эмоции арт-хоррора. Заметьте, другими словами, я не отношу события к первичным объектам арт-хоррора.

Некоторым читателям это может показаться проблематичным. Ведь если взять в руки антологию рассказов ужасов, то можно заметить, что в некоторых из них отсутствуют монстры, нечистые или иные. Таинственные, тревожные, сверхъестественные события становятся объектом своеобразных эмоций, которые, как кажется, призваны вызвать такие истории.