The Philosophy of Horror

Не стоит утверждать, что читатели и писатели готики в частности и ужасов в целом единодушно верили в Просвещение. Тем не менее, точка зрения Просвещения на то, что включает в себя научная реальность и что считается суеверием, была широко распространена за рубежом. Читатели и писатели рубежа восемнадцатого века, вероятно, не имели рабочего представления о науке и не обязательно принимали все, что она провозглашала. Однако, подобно сегодняшним читателям, которые, как правило, не в курсе последних научных открытий, они, вероятно, имели достаточное представление об этой точке зрения, чтобы быть в состоянии определить, в том чрезвычайно широком смысле, который предполагает арт-хоррор, то, что наука считает суеверием, особенно в плане нарушения природы.

Итак, одна из гипотез о взаимосвязи Просвещения и возникновения жанра ужасов заключается в том, что жанр предполагал нечто вроде просветительского взгляда на научную реальность, чтобы вызвать необходимое ощущение нарушения природы. То есть Просвещение сделало доступной такую концепцию природы или такую космологию, которые необходимы для создания ощущения ужаса. Не обязательно предполагать, что читающая публика принимала всю науку Просвещения, но только то, что она имела оперативное представление о том, что эта концепция считала находящимся за пределами природы. Также не предполагается, что читатели соглашались с этой точкой зрения, а только то, что в целях развлечения художественной литературы они могли признать и использовать ее взгляд на границы природы.

Конечно, эта гипотеза может быть подвергнута тем же оговоркам, которые обсуждались в рамках гипотезы возвращения Просвещения. То есть можно доказать, что концепция Просвещения не была так широко знакома читающей публике, как мы предполагаем. Моя собственная догадка заключается в том, что нет ничего проблематичного в том, чтобы считать, что проповедуемый Просвещением взгляд на природу был широко известен, даже если он не был принят большинством читающей публики. Однако если эта гипотеза окажется исторически несостоятельной, то последствия для этой теории о природе искусства-ужаса не будут катастрофическими. Она лишь опровергнет эти мысли о происхождении жанра ужасов в XVIII веке. Она не оспаривает характеристику природы этого жанра.

 

Глава 2. Метафизика и ужас, или Отношение к вымыслам

 

В этой главе я займусь исследованием отношений между аудиторией и фикциями ужасов. Эти отношения требуют философского объяснения, поскольку, на первый взгляд, они включают в себя любопытные взаимодействия между реальными читателями/зрителями и несуществующими существами - то есть монстрами, а также вымышленными героями. Например, мы хотим знать, как так получается, что мы можем ужасаться вымыслам - существам и событиям, которые в каком-то смысле не существуют и которые, как мы должны знать, не существуют, если мы хотим ужасаться искусству. Чтобы справиться с этими проблемами, нам, наконец, придется сказать что-то об онтологическом статусе вымышленных существ, что, как я полагаю, позволит нам прояснить, каким образом несуществующие вымыслы могут воздействовать на реальную аудиторию - т. е. приводить ее в ужас.

Большую часть этой главы мы посвятим обсуждению того, как вымышленные монстры могут вызывать у читателей и зрителей настоящие эмоции - под подзаголовком "Боязнь вымыслов". Проблема здесь в том, что многие считают такую реакцию на вымысел парадоксальной. Ведь если мы знаем, что чудовищ не существует, многие делают вывод, что из этого следует, что есть что-то загадочное в том, что мы испытываем ужас перед ними. На самом деле, это лишь один из примеров якобы более широкой проблемы - назовем ее парадоксом вымысла, - которая заставляет нас задаваться вопросом, возможно ли и как возможно для нас реагировать с подлинными эмоциями на то, что, как мы должны знать, не является таковым. Я попытаюсь разрешить парадокс вымысла, объяснив, почему нет ничего плохого в том, чтобы реагировать с подлинными эмоциями на вымышленных существ, включая монстров.

Но, разумеется, потребляя фикцию ужасов, мы вступаем в отношения не только с ужасными существами, но и с вымышленными протагонистами. В этом контексте возникает вопрос, есть ли что-то особенное в нашем отношении к протагонистам фильмов ужасов. Отождествляемся ли мы, например, с этими персонажами - является ли наш страх перед чудовищами их страхом перед чудовищами - или же эти отношения не являются идентификацией?

 

В заключение этой главы я рассмотрю понятие идентификации персонажа. Я подвергну критике понятие идентификации с персонажем и попытаюсь предложить альтернативные способы осмысления наших отношений с вымышленными героями историй ужасов.

 

Боязнь вымыслов: Парадокс и его решение