The Phoenix (СИ)

– Зря вы так о нем, – начинает тот шепотом. – Вы не хуже меня знаете, как тяжело ему пришлось.

– Если ты не в курсе, нам всем здесь пришлось не сладко, – встревает Лео.

– Ты знаешь, о чем я. Я имею в виду… Он не желает общаться с нами, но может на то есть причины?

– Я отношусь к нему как к родному брату. Да, я готов защищать его до самой смерти, просто потому что мы … Мы – семья, Джейсон, и малоприятно, когда член твоей семьи сторонится тебя, – грубо отрезаю я.

– Я понимаю тебя, Перси. Но у всех нас есть свои мотивы и причины, – тихо произносит друг.

Я кошусь в сторону Аннабет. Она рисует на окне, точно так же, как и я. Выводит резкие, прямые линии, словно выплескивает свой гнев на несчастное, запотевшее стекло. Почему же это происходит? Почему с нами? Мы же одно целое. Мы… Мы – это мы. И я действительно считаю ее одним из самых главных членов своей семьи. Разве что, Зазнайка не разделяет моего мнения.

– Однажды мы узнаем правду.

Джейсон отворачивается. В прорезь между креслами я замечаю, как он обнимает спящую Пайпер. Он говорил не об Аннабет. Я уверен, что о наших проблемах он даже не догадывается. Тогда о ком? О Нико? В чем тогда состоит его правда? Да этот парень одна ходячая энциклопедия тайн.

Я вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Мои рисунки стали линиями стекающих капель. Когда же это кончится, отец? Разве я недостаточно сделал для вас? Для всех твоих божественных дружков? Разве не достаточно ощутил вкус потерь? Или есть какой-то лимит, который я должен пересечь, пожертвовав и потеряв все на свете, чтобы вы, наконец, оставили нас в покое? Или снова скажешь, что это судьба? Мойры предписали мне судьбу страдальца, или ты, когда встретил мою маму в Монтауке?

Стенной дождь за окном только ухудшает мое настроение. Черт, это же декабрь, Посейдон. Хватит издеваться. Внутри ощущение пустоты. Как будто внутренности заменили шариками из пенопласта, что теперь качаются на волнах моей крови, задевая мышцы и хребет. Почему же все так сложно?

Я пытаюсь вспомнить, когда все пошло наперекосяк, и оно не заставляет себя долго ждать. Воспоминание мгновенно вспыхивает в моей голове, и тогда я улыбаюсь. Когда я впервые увидел это лицо. Волнистые волосы, кривую ухмылку, сияющие глаза. Как смешно она хмурилась, вытирая капли бульона с моего подбородка. И дело тут даже не в пустозвонной романтике. Дело в сердце. Пусть я и не знал, что в недалеком будущем стану самым близким, а после далеким парнем, которого допустит к себе Аннабет, сердце тогда сердце тогда, в предвкушении, совершило сальто. В предвкушении приключений, а не смерти, но это уже другая история…

Неожиданно я вспоминаю веселое лицо МакДауелл. Пухлые щечки, блестящие, словно вздернутые пеленой хмеля, глаза, светящуюся, ликующую улыбку. У нее странные вьющиеся волосы, схожие своей растрепанностью с волосами Аннабет. Когда она предала меня? Когда отказала в помощи? А я, вот так просто, оставил ее одну без объяснений. В этот момент я замечаю лоскут светлеющего, лазурного неба. Среди черноты окружающей небосвод, он виден особенно четко. Надежда. Да, Би дарила надежду. Хотя могу ли я называться ее другом? Разве я утешал ее хоть раз? Разве подбадривал?

Я вспоминаю ее бездыханное, тощее тело, слезы и пот, стекающие по пухлым щекам, пустынный, затуманенный взгляд. Она задыхалась. Дышала словно утопленник – прерывисто, часто, глубоко, хватая ртом последние жизненно-важные глотки воздуха. Нико спас ее. Он оттолкнул меня, коснулся солнечного сплетения девушки, нащупывал пульс. Ди Анджело был собран и непоколебим. Словно перед ним не умирал близкий мне человек.

Нет. Джейсон говорил не о Зазнайке. Все дело в Нико. И я просто обязан узнать его правду.

Сатир слабо скулит, когда я сдавливаю его в своих объятиях. Вот уж кто однозначно изменился. Его рожки уже не скроешь шапкой с тонкой подкладкой, а козлиные ноги покрылись густой, еще более колючей шерстью. Гроувер по-прежнему славится своим спокойным, миролюбивым характером, но, наконец, после окончательного исчезновения Пана, на его лице играла улыбка.

– Гроувер, – ору я на ухо друга. – Как давно мы не виделись!

– Полгода назад, Перси. Пусти, задушишь же.

– С чего бы такие порывы нежности? – шутливо возмущается Талия.

Дочь Зевса, на самом деле, ничуть не лучше меня. Она прижимается к брату, обхватывая его громадную спину обеими руками. Сейчас она лишена того ужасающего очарования Охотниц Артемиды. Она в обычной лагерной футболке, с новой, еще незнакомой мне эмблемой Лагеря-Полукровок. Черный пегас на фоне плетеного лаврового венка. Кажется, позади него виднеются буквы SPQR. Рука откликается покалыванием в том месте, где чернеет моя татуировка.

– О, смотрите, кого принесло, – я оборачиваюсь на странный, хриплый голос и расплываюсь в улыбке.

– Черт подери, Кларисса, кажется, ты похорошела. А, нет. Показалось.

– Джексон, соскучился по туалету?

– А ты душ давно не принимала? – откликаюсь я.

– На поле поумничаешь, – сгребая меня в охапку, говорит она.