Сбежит. И почему-то, совершенно не похоже на ответственную Чейз. Внутри все клокочет от гнева. Как мне бы хотелось знать правду. Глаза режет странная боль, когда я вспоминаю все то, что нам пришлось пройти. Как мы оберегали друг друга в Тартаре, как лезли наперерез монстрам, без разбору, бездумно, просто потому, что хотели жить. Хотели жить плечом к плечу. На острие ножа, на краю смерти. Резь невыносима, и я широко раскрываю глаза, когда Аннабет снимает с вешалки свою теплую, стеганную куртку.
– Ты никуда не идешь, – грубо отрезаю я.
Аннабет замирает. Кажется, она дрожит.
– Ты что уже проснулся? – сипло спрашивает она. – Ладно, не делай из меня дуру. Я знаю, что ты не спал.
Она оборачивается ко мне. Не знаю, что она увидела в моих глазах, но она отводит взгляд. Судя по тем ощущениям, что бушуют внутри, я могу разорвать в данную минуту любого монстра одним махом. Сколько гнева, ненависти, отчаянья. Этот ком словно перекрывает животворящий кислород.
– Скажешь что-нибудь перед тем, как сбежать?
Я никогда не говорил с ней подобным образом. Мои слова повисают на долю секунду в воздухе, и я чувствую, какой ненавистью от них веет.
– Перси… Все стало слишком сложно.
– Ты же дочь Афины. Попробуй объяснить.
Серые глаза прожигают меня. Ясно, она не в силах этого сделать.
– Тогда давай я попробую, – привставая с кровати, предлагаю я. – Мы были в Тартаре…
– Это было полтора года назад, – вмешивается ее странный, беспочвенный аргумент.
– Мы выбрались оттуда. И я не задумывался о смерти, Аннабет, и знаешь почему? Потому что у меня была цель – вытащить тебя. Вытащить тебя оттуда любым способом. Мы заточили Гею. Скажи мне, сколько раз я был на волоске от смерти, чтобы у тебя хватало смелости продолжать спасать мою жизнь?
– Это было слишком давно.
– Ох, заткнись, Чейз, – грубо выплевываю я. – Посмотри на меня. Скажи мне в лицо, что ты перестала чувствовать… тоже, что и раньше. Хватит врать.
Кожа Аннабет цвета мелованной бумаги. Я будто ударил её, и она смотрит на меня своими ошарашенными, знакомыми до каждой ресницы глазенками. Она стала на долю секунду ребенком, тем самым ребенком, которого я увидел в лагере. Только теперь в глазах горела ненависть с примесью горькой обиды. Ее губы искривились в ухмылке, она подхватила сумку.
– Врать? – ее голос надламывается, будто она вот-вот заплачет. – В самом деле, Джексон. Хватит врать.
Она разворачивается на пятках и выходит в холл. Я слышу, как подошвы ее кроссовок стучат по паркету Большого Дома. В какой-то момент я просто понимаю, что не могу остановить ее.
- в главах будут появляться названия песен, которые соответствую тому или иному отрывку глав. Я была бы безмерно вам благодарна, если бы вы находили и включали их в нужный момент.
С любовью,
благодарный Автор.
====== VI ======
Часть VI
Перси
(The Pretty Reckless – My Medicine
Elliott Smith – Between The Bars)
Сначала приходит боль. Тупая, приглушенная боль в области кисти. После она появляется в предплечье и пояснице. Когда я пытаюсь встать, противник пинком отправляет меня в нокаут. Анаклузмос вернется в карман джинсов через некоторое время, а я, лежа в грязи, переведу дыхание. Но, к несчастью, мне не дают такой поблажки. Сталь просвистела в воздухе в нескольких сантиметрах от моего лица. Превозмогая боль и усталость, сжимая зубы до противного хруста, я поднимаюсь на ноги.
– Что такое, Джексон? Расслабился? – перекрикивая шум дождя, орет Кларисса.
Ее брат, один из сыновей Ареса, издает животное урчание. Это, кажется, был смех. Он раза в два больше меня, но когда размеры противника останавливали полубога из пророчества? Я снимаю колпачок с едва вернувшейся ручки, и она издает металлический треск. Боль утихает, словно ее и не было вовсе. Внутри играет странное чувство азарта. В бою не приходится заострять внимание на том, что тебя отшила твоя девушка. Я перебрасываю меч в правую руку и передергиваю плечами, словно стараясь избавиться от усталости. К несчастью она никуда не ушла, а противник уже наносит удар.
Подсечка, пытается сбить меня с ног и повалить в грязь. Уверен, за ней последует выпад – удар в плечо, чтобы сместить корпус вбок, а затем добить меня ударом в висок. Я отражаю его атаку, и рукоять меча врезается в его челюсть. Дитя Ареса издает тупое мычание и оседает в лужу. Я и не заметил, что вокруг хлещет стенной ливень, а мои кроссовки до краев наполнились водой. Мне не сложно было бы оставаться сухим, но зачем? Есть в этом какой-то смысл? Есть ли теперь хоть в чем-то смысл?
Он встает, по-прежнему прожигая меня колючим взглядом. Кажется, всем своим видом он доказывает мне, что если я не брошу эти игры и не засверкаю пятками в сторону Лонг-Айлендского пролива, меня ждет нечто ужасающее. Парень, я смотрел в глаза Танатосу. Вот это действительно страшно. Удар за ударом, я лишаю противника его преимущества.
Спина нестерпимо ноет, а руки наливаются свинцом, что тянет к земле. Мне нужно забыть о боли. Переключится на что-нибудь. И я, наконец, освобождаюсь от боли.
Я вспоминаю её. Я вспоминаю нас.