The Phoenix (СИ)

Лифт поднимается слишком медленно. Ощущение, будто на легкие давит гравитация, а вместе с тем она лишает тело живительного кислорода. Триста сорок четвертый. Триста сорок пятый. Шестой. Седьмой. По правую руку от меня стоит Аннабет, в руке она сжимает свой кинжал, словно готова кинуться на божество в любую секунду. Тот наблюдает за нами с прищуром и лукавой, отвратной улыбкой. Он знает, что нам не сбежать. Он знает, что Чарли – Феникс. Он знает, что для нас история окончена. Только взгляд его ежеминутно скользил в сторону, будто менялся, приобретал оттенок горечи и соболезнования. Беатрис. Так он смотрел на собственную, преданную дочь. Сжалась в углу, как будто это все ее вина. Растрепанные волосы, снежно-белое лицо от испуга, и рука, лежащая на спате. Она готова кинуться в бой в любую минуту. Прежде лучезарные глаза налиты гневом. Почернели, озлобились. И это слишком сильно напоминало мне ди Анджело, который как бы невзначай оказался рядом с ней.

Этот поиск затянулся. Затянулся настолько, что грань между смертью и жизнью стерлась окончательно. Гелиос знал, что мы окажемся в Нью-Йорке, это было очевидно. Очевидно было и то, что мы лишены всякой надежды на спасение. Кто за нас вступится? Родня, которая пыталась прикончить нас на пути к Огигии? Или друзья из Лагеря, которые вряд ли остались в живых? Сердце предательски ухает вниз. Если так, то полукровок в этом мире осталось не так уж много, да и те в данный момент отправлялись на плаху.

– Предатель, – слетает с чьих-то губ.

Оборачиваюсь и вижу, как по щекам Би стекают слезы. Хотелось бы мне кинуться к ней, но понимаю, что теперь она не нуждается в этом.

– Моя мать умерла из-за тебя, из-за чертовой любви к богу. А ты предаешь меня, словно ее смерть ничему тебя не научила, – хрипит девушка, сжимая рукоять спаты.

– Не передергивай, Беатрис, – отвечает Гелиос, улыбаясь. – В этом мире все относительно. Отношения, любовь, преданность, дружба... Все, чему меня научила вечность – выживанию. Нужно вовремя менять соперников, подстраиваться под ситуацию…

– Поэтому ты был заодно с Кроносом в битве за Нью-Йорк? – вмешивается Лео.

– Отчасти. Мне нужно было уберечь свою семью…

– Себя, – грубо отрезает Нико. – Тебе нужно было уберечь себя.

Гелиос улыбается так же отвратно, как и прежде, но что-то меняется в его лице, словно Нико задел божество за живое.

– Что ты знаешь о семье, отродье Аида?

– Только то, что за нее страшно умереть, – так же грубо отрезает ди Анджело.

Они оба изменились. Приобрели лучшие качества друг друга, смешиваясь, словно черная и белая краска. Сложно не заметить, как старательно ди Анджело пытается не смотреть на Беатрис. Семья. Ди Анджело ничего не знал о семье. Но сын Аида кое-что знал о дружбе и, наверное, совсем чуть-чуть о привязанности к прежде лучезарной девушке со светло-пепельными волосами.

Гелиос замолкает. По кабине разносится писк. С глухим треском разъезжаются двери. Шестисотый этаж. Олимп.

Или то, что от него осталось.

Удары грома отдаются в моем собственном теле легкой вибрации. Машинально сжимаю руку Аннабет. Повсюду руины. Пыль поднимается облаками серого вещества, что, забиваясь в легкие, мешает дышать. Прежде величавое место превратилось в гору мусора из золотых обломков статуй и сколов мрамора. Это место напоминало скорей заброшенный пустырь, чем место обитания древнегреческих богов. Может, здесь нам повезет больше, и мы сможем вырваться из лап Гелиоса? Найдем Чарли, наконец, выберемся отсюда? Феникс станет залогом нашей безопасности, но в тоже время, это слишком отчаянный шаг.

Аннабет в ответ сжимает мою ладонь, и на мгновение – всего на одно невесомое мгновение – серые грозовые глаза заглядывают в самую душу.

– Все будет хорошо, обещай мне, – говорит она скомкано, следуя за божеством.

– Обещаю, – отвечаю я, хотя сам до конца не верю в это.

Позади нас Талия. Она держит наготове лук, но это вряд ли поможет нам от разгневанных богов. Позади нее Изабель и Джордан – полукровки, чья жизнь висела на волоске пуще нашего. Они последние. Значит, Гелиос пришел за ними.

– Где олимпийцы? – спрашивает Джейсон, закрывая собой Хейзел и Пайпер.

– О, вы еще не догадались? – умиляется божество. – Пытаются остановить неизбежное.

– Пробуждение Урана, – произносит Аннабет.

Она все еще держится за меня, словно я действительно мог уберечь ее. Хоть кого-то из нас. Чувство страха сильнее чувства ненависти ко всему олимпийскому отродью.

Но прежде, чем я успеваю ответить Гелиосу, впереди, у подножия трона Зевса, возникает темно-черное облако. Прежде я уже видел его. И от этого на душе не становится спокойней. Черное марево рассеивается, обдавая нас могильным холодом. У одной из них в руках пряжа, у другой веретено, а у третьей поблескивающие серебром ножницы. Мойры.

– Они не в силах остановить пробуждение первородного, – говорит та, в руках которой поблескивают нити чужих жизней.

– Первородный пробудится со смертью птицы.

– Птица принесет мрак и отчуждение человеческому миру, – одна из них перерезает чью-то жизнь.

– Необратимо, – заключает одна из них.