The Phoenix (СИ)

Но вместо ответа она просто улыбается и хлопает по кафельному подоконнику рядом с собой, приглашая сесть. Сомнения одолевают меня всего несколько секунд. Я держу в голове мысль, что времени у меня не так много. Несколько шагов, и я вдыхаю запах жимолости, смешивающийся с вонью улицы и сыростью помещения. Квартира на ладан дышит. Но я точно знаю, что за стеной моя комната. Наша общая. Вокруг стены – игрушки в ряд, а на стенах ее картины маслом.

– Ты скучала по этому месту, верно?

– Я… я не помню, что была здесь, – отвечаю честно.

– Но есть ощущение, будто ты знаешь его, правда? – ее глаза на мгновение загораются искоркой надежды, когда я поспешно киваю головой. – Конечно, иначе и быть не может. Ты забыла все, абсолютно все в тот день, когда я ушла из дома.

Она касается моих спутанных волос, и я невольно отстраняюсь. Лицо Пэгги тут же меняется – обида, боль. Ее родная дочь не желает общения с ней, и пришла сюда лишь за тем, чтобы найти ответы на свои вопросы.

– Это было летом, хвала богам, – убирая руку, говорит она и затягивается. – Мы приехали на вокзал с самым необходимым: теплые вещи, документы, что-то из еды. Мне сказали ждать на перроне. Сказали, все произойдет быстро, и я не успею ничего сообразить. Так оно и оказалось. Ты не кричала, Беатрис. Эта штука забрала все твои воспоминания. Переписала твою историю, уничтожила сознание и память о твоем настоящем отце.

– У меня не было отца, – говорю я уверенно, – а ты бросила меня совсем маленькой. Меня нашли с биркой из роддома.

Она раскачивается из стороны в сторону, словно маятник, то вдыхая, то выдыхая дым.

– Конечно, иначе и быть не может. Ты не помнишь этого, потому что медальон отобрал все это…

– Не смешно ли? – грубо отрезаю я. – Обвинять в собственной безответственности какой-то медальон?

Глаза ее наполняются слезами, но я почему-то не чувствую стыда. Мне столько довелось пережить у Марджеров, чтобы теперь она, вот так просто, дождалась моего прощения.

– Знаешь, – вдруг начинает моя мать, – всю свою оставшуюся жизнь я мечтала о встрече с тобой. Сказать тебе, что я люблю тебя и буду любить всегда, даже не смотря на то, что оказалась теперь здесь… Ты – мое все, Беатрис. Ты – то, что осталось от Гелиоса. Все самое лучшее, светлое, теплое. И ты не повинна в его ошибках.

– Он изменил Олимпу.

– Ради нас. Он надеялся, что Кронос сдержит обещание, и полукровки смогут жить свободно.

– А на самом деле, он хотел их уничтожить, – говорю я, глядя в покрасневшие глаза Пэгги. – Ты ведь не дура, почему тогда повелась на это?

Она улыбается мне, и на душе становится вдруг до боли уютно.

– Влюбилась, – просто отвечает мать.

– В этом все твое объяснение?

– Я умерла ради того, чтобы они перестали искать тебя, Беатрис. Посчитали погибшей, оголодавшей, забитой до смерти. Потому что так невовремя влюбилась в единственного бога, которого любить было нельзя.

Мне сказать просто нечего. Я слушаю эту историю и понимаю, что особенно выбора у нее и не было. Или на плаху безответной любви, или смерть, косвенно принесенной родным человеком. Мне не жаль Пэгги, свою мать, ненавистную женщину – я даже не знаю, как называть ее, ведь это лишь дух, воспоминание, навеянное из далекого прошлого.

– Ты родилась здесь, в Атланте. В пять начала рисовать. В семь пошла в школу. В одиннадцать занялась пением. Ты была обычным, добрым и светлым ребенком, Беатрис, – она произносит мое во второй, не менее болезненный раз. – В двенадцать тебя забрали у меня, и твоя жизнь потекла заново. Твои воспоминания из детства – ложь. Тебя не бросали в роддоме, ты не росла в приюте…

– Но мать все-таки оставила меня на перроне, – заканчиваю за нее я. – Закончим это. Мне нужно знать, как найти Чарли.

Она выкидывает окурок в окно и наблюдает за его полетом с болезненным выражением лица. Словно это она летит вниз, боясь разбиться.

– Это случается крайне редко. Раз в тысячу, если не в десятки тысяч лет. Феникс принимает любое живое обличие в ожидании собственной смерти, но лишь однажды он может принести смерть всему человечеству, – голос ее суров и необычайно холоден. – Птица была птицей не всегда, ровно, как и смерть – не всегда была смертью.

Очередная порицательная загадка.

– Что это значит? И как все это относится к Чарли? – не удержавшись, спрашиваю я.

– К Чарли? – она улыбается. – Прямо пропорционально тому, как это относится и к тебе.

Пэгги – милая, хрупкая, но до чертиков жуткая женщина. Это неопределенное поведение пугает меня. Все эти словечки уж больно напоминают историю о том, как мать одного из предавших полукровок сошла с ума. Очень похоже на то, что у женщины, сидевшей передо мной, не все дома.

– Фениксу не взлететь без того, кто опекает его. Единственный верный ему человек, что остается верным до конца. Куда бы не завела его судьба, хранитель отыщет и поможет ему. Восставшему из пепла суждено умереть на глазах у своего хранителя.

Она смотрит на меня так, словно ответ уже разжеван и положен мне в рот, но на деле я ни черта не понимаю.

– Может, поконкретнее?