The Phoenix (СИ)

Но никто не стучался. А я оставалась в пучине чужих мыслей и поступков. Чужих, но, наверное, не совсем.

Меня (его) словно трусит. Чужой голос вторит о неправильности, а сердце, к моему удивлению, замирает, будто от счастья. Нико несчастен от счастья. Это настолько же абсурдно, насколько и понятно мне. Чувства, что он испытывает, слишком знакомы мне, чтобы удивляться. Ему вдруг захотелось того, что ему никогда не принадлежало.

Прохладный воздух забирается под стеганую куртку. Это не комната. Это густой лес, меж высоких деревьев которого витает запах сырости. Прошедший недавно дождь заставляет ноги утопать в густой, вязкой жиже. Он все бредет, не различая дороги, уставившись на носки своих армейских ботинок, погрязших в земле. Рядом кутаются уже знакомые мне тени. Они обнимают его, словно успокаивают, а ди Анджело превращает их в развеянный по ветру дым. Ему не нужна забота. Ему нужен покой. Он готов буквально выть от боли и непонимания, скопившихся внутри. Ему нужно развеять одну, одну единственную душу, что приносила несчастья так много лет.

Ему шестнадцать. Он едва не погиб от лап Геи. Но семерка жива. Они смогли. Они – герои. Вот только ему плевать на это. Все, что нужно – лишиться души. Отказаться от той боли, от той ненависти, которая так долго копилась в нем.

А затем он оборачивается. Слышит ее смех. И ненависть, будто тлеющий огонь, политый бензином, возносится пламенем в груди. Опять. Опять это приносит боль. Я не могу разобрать лиц, незваных гостей. Вижу лишь фигуры парня и девушки, а затем... затем узнаю смех.

Аннабет.

Аннабет?!

Все меняется. Краски, улица, даже я (Он).Я едва не слепну от яркого, кухонного света знакомых ламп. Сутулая спина. Знакомые волосы, заколотые в хвост. И погром на столах. Некая жидкость прилипла даже к поверхности некогда белого холодильника. Я бы отпрянула. Да я – это не совсем я.

Немного отвращения. Совсем чуть-чуть. Ведь за моими неспешными, неумелыми движениями ему следить скучно и по определению неинтересно. И все же, он остается на месте. Опирается на стену, ухмыляясь и прищуривая глаза в своей привычной, не доверительной манере. Ох, если бы я видела это. В конце концов, дела мои совсем плохи. Я замираю на месте, разглядывая массу в глубокой миске, которая явно не походила на пену. Он не видит моего лица, зато ему знакома эта поза полная неуверенности. Словно он видел это уже когда-то, что, несомненно, очень странно для меня.

– Не вылить же все это? – как-то совсем понуро, говорю я в пустоту.

Ах, если бы в пустоту.

– Не пробовала следовать рецепту?

Надменный голос звучит в моих ушах как-то совсем уж привычно. Вот только прошлая я вздрогнула от неожиданности. Можно сказать, тогда я была еще зеленая относительно всех выходок ди Анджело.

Но хуже моего голоса, наверное, только мое лицо полного непонимания и ужаса. Нико отмечает про себя, что я совершенно бестолковая и, к тому же, глуповатая. Ну, здорово. Не пора ли бы пожалеть о том, что вообще оказалась здесь?

– Я не особый кулинар.

– И поэтому ты вызвалась заменить Аннабет?

Еще один минус в целый список моих недостатков: медвежья помощь. Но вместо того, чтобы оправдаться или сказать что-нибудь веселое, я просто отворачиваюсь от него. Некое замешательство и недопонимание. Я (Нико) мгновенно реагирует, напрягаясь до каждого нерва внутри. Странно ли это? Вряд ли это слово можно употребить к Нико. Он просто замирает, глядя на меня со стороны. Через несколько мгновений звук ударяющейся об покрытие миски ложки становится слишком громким. Говоря откровенно, внутри ди Анджело все вскипает от раздражения (что по нему в тот момент сказать было нельзя).

– Слушай, я понял, – бросает Нико грубо, – тебе нужна помощь. Только оставь ложку в покое.

Нельзя сказать, что это примирение ди Анджело со мной. Скорей еще большая ненависть, приправленная некой раздражительностью относительно моего доброго отношения к нему.

А затем начинает происходить что-то невероятное. Вспыхивают миллионы звезд и те самые двери будто открываются разом. Одна за другой, они заставляют кадры сменяться во много раз быстрей. Кадры не оставляют в моей памяти ничего, кроме картинки. А вот чувства проникают до самых бронх.

Кафе. «Мифы и Магия». – Удивление.

Темные. Мрачные краски расписывают воспоминания в черно-белый мрак.

Мое мертвое тело у дерева. Пощечина. Слезы. Кровь, стекающая по рукам. – Страх.

Мелькают между тем чужие лица. Некоторые из них тяжело узнать из-за скорости, другие незнакомы по факту, но есть и третьи. А точнее, третье.

Арго – II. Человек на борту. Не полукровка. Всего лишь смертная. – Омерзение.

Он мелькает здесь чаще остальных.

Я не успеваю моргать. Привыкать к эмоциям, которые то вспыхивают, то погасают внутри. Это калейдоскоп непрерывного действия – я ощущаю любую пережитую его эмоцию и впитываю их как губка. Наполняюсь ими. Ощущаю их.

Моя первая тренировка. Слабость моего тела и духа. Безволие. – Его Раздражение.

А затем все обрывается. Все обрывается, чтобы, как когда-то, вспыхнуть заново. Обретает краски, оживает, словно настоящее, яркое, трехмерное.