Читаем The Psychopatic Left полностью

Главному патологоанатому Алексею Абрикосову приказали доказать, что Ленин умер не от сифилиса. Профессор Абрикосов не упоминал сифилис в своем отчете о вскрытии трупа. Однако повреждение кровеносного сосуда, которое он упоминает в отчете о вскрытии, и паралич, являются типичными симптомами сифилиса. Из 27 врачей, которые лечили Ленина, только восемь подписали отчет о вскрытии трупа, несмотря на огромное давление, которое наверняка на них оказывалось. Был сделан второй отчет, в котором не упоминался ни один из органов, главных артерий, или мозговых областей, обычно затрагиваемых сифилисом.

Лертнер и другие указывают:

«Личность Ленина заметно изменилась за годы до более очевидной болезни. Вначале он считал громкий шум невыносимым, симптом, о котором я слышал от многих людей, страдавших болезнью Лайма (или ядовитой почвы). Он также стал вспыльчивым, раздражительным и иногда терял самообладание (норма при инфекции, вызванной спирохетами)».

Посттравматические стрессовые расстройства: смерть брата определила жизнь Ленина

Воспитание Ленина в его семье не предполагает дисфункции, которая часто типична для прошлого социопатов. Однако одна травма в юности Ленина действительно стала катализатором для дальнейшего хода его жизни.

Родившийся как Владимир Ульянов в сплоченной либеральной семье среднего класса, в которой родители не были ни радикалами, ни противниками царя, человек, который стал Лениным, был в юности аполитичным и гордо описывал себя как «сына помещика». Несмотря на близость и чувство поклонения, которые он испытывал к своему старшему брату Александру, ни Владимир, ни кто-либо еще в семье не знал, что Александр был вовлечен в революционные действия, пока он не был повешен в 1887 году за подготовку убийства царя Александра III.

Доктор Джеймс Д. Уайт пишет о воздействии казни Александра на Владимира и его сестру Ольгу:

«Анна Ульянова вспоминает, что арест и казнь Саши послужили революцио-низации и Ленина и - еще более заметно - Ольги. Действия Ленина и Ольги в период после казни Саши предполагают, что они решили, что смерть их брата не будет напрасной, и что они должны послужить делу, за которое он пожертвовал собой - сразу же, как только они могут обнаружить, каким было это дело...

Задача, стоящая перед Лениным и Ольгой, состояла в том, чтобы соединить идеи, которые вдохновили Сашу на то, чтобы стать революционером. Некоторый свет мог быть пролит на это другом Саши Марком Елизаровым, который также стал женихом Анны. И Марк Елизаров, и Иван Чеботарев были исключены из университета. Чеботарев вспоминает, что, когда он возвратился в Симбирск в начале июня 1887 году, он отправился посетить семью Ульяновых, и они, особенно Ленин, расспрашивали его о последних днях, которые он провел в обществе Саши. Чеботарев говорит, что Ленину особенно было интересно знать о том, что сделало его брата революционером. Мы знаем, что Чеботарев думал об этом, потому что он написал об этом в мемуарах, изданных в 1927 году. В тех мемуарах он отметил выдающееся положение Саши как члена экономического исследовательского кружка, и он, несомненно, упомянул об этом и в разговоре с Ульяновыми сорока годами раньше. К тому, что он сказал, мог что-то добавить и Марк Елизаров, который тоже был членом исследовательского кружка. Из этих источников было бы возможно установить программу чтения Саши, и каким было направление его взглядов. Это были следы, за которыми должны были последовать Ленин и Ольга».

Из материалов того времени, которыми пользовался Уайт, видно, что единственным революционером в семье Ульяновых был Александр, и что только из-за его казни Владимир и Ольга, которые раньше ничего не знали о радикальной политике, пришли к поиску этих радикальных идей с намерением искупить смерть их брата. Далее Уайт пишет:

Перейти на страницу:

Похожие книги

История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных

Эта книга, по словам самого автора, — «путешествие во времени от вавилонских "шестидесятников" до фракталов и размытой логики». Таких «от… и до…» в «Истории математики» много. От загадочных счетных палочек первобытных людей до первого «калькулятора» — абака. От древневавилонской системы счисления до первых практических карт. От древнегреческих астрономов до живописцев Средневековья. От иллюстрированных средневековых трактатов до «математического» сюрреализма двадцатого века…Но книга рассказывает не только об истории науки. Читатель узнает немало интересного о взлетах и падениях древних цивилизаций, о современной астрономии, об искусстве шифрования и уловках взломщиков кодов, о военной стратегии, навигации и, конечно же, о современном искусстве, непременно включающем в себя компьютерную графику и непостижимые фрактальные узоры.

Ричард Манкевич

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Математика / Научпоп / Образование и наука / Документальное
Бозон Хиггса
Бозон Хиггса

Кто сказал что НФ умерла? Нет, она затаилась — на время. Взаимодействие личности и искусственного интеллекта, воскрешение из мёртвых и чудовищные биологические мутации, апокалиптика и постапокалиптика, жёсткий киберпанк и параллельные Вселенные, головокружительные приключения и неспешные рассуждения о судьбах личности и социума — всему есть место на страницах «Бозона Хиггса». Равно как и полному возрастному спектру авторов: от патриарха отечественной НФ Евгения Войскунского до юной дебютантки Натальи Лесковой.НФ — жива! Но это уже совсем другая НФ.

Антон Первушин , Евгений Войскунский , Игорь Минаков , Павел Амнуэль , Ярослав Веров

Фантастика / Научная Фантастика / Фантастика: прочее / Словари и Энциклопедии / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография
Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография

Если к классическому габитусу философа традиционно принадлежала сдержанность в демонстрации собственной частной сферы, то в XX веке отношение философов и вообще теоретиков к взаимосвязи публичного и приватного, к своей частной жизни, к жанру автобиографии стало более осмысленным и разнообразным. Данная книга показывает это разнообразие на примере 25 видных теоретиков XX века и исследует не столько соотношение теории с частным существованием каждого из авторов, сколько ее взаимодействие с их представлениями об автобиографии. В книге предложен интересный подход к интеллектуальной истории XX века, который будет полезен и специалисту, и студенту, и просто любознательному читателю.

Венсан Кауфманн , Дитер Томэ , Ульрих Шмид

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Языкознание / Образование и наука