Читаем The Silent Woman: Sylvia Plath And Ted Hughes полностью

- Так и есть, - подтвердил Томас. - Когда я сейчас вам об этом рассказываю, вижу место событий. Вижу, как она стоит там, а я открываю дверь. Вот она. По ее щекам бегут слёзы. У нее красные глаза. Волосы ужасно растрепались: “Я собираюсь умереть. Кто позаботится о моих детях?”. Я не знал, что делать. А вы что бы сделали на моем месте? Я сказал: “Войдите”. Это было во второй раз. В первый раз была ночь, она позвонила в дверь и попросила помочь ей завести машину. Большие снежные заносы. Я отказал ей в ее просьбе. Я ведь мог сломать запястье. Посоветовал: “Лучше позвоните на BBC”. Она так и поступила - сделала репортаж. Они посоветовали ей вызвать такси. Пока она ждала такси, сказала: “Мне нравятся все эти старые английские штучки, которые у вас есть. Знаете, вы мне напоминаете моего отца. Он тоже был профессором, в Америке”. Так что она знала, что я - профессор. Но она никогда у меня не спрашивала, чем я занимаюсь. Никогда не спрашивала, не рисую ли я, не художник ли. Я мог бы нарисовать ее портрет, если бы она была общительнее.

- А вы у нее спрашивали, чем она занимается?

- Ну, я решил, что она - домохозяйка, - ответил Томас, немного помолчав. Потом добавил:

- Я не знал, что она - писательница, до той ночи, когда у нее произошла истерика.

В эпизоде его мемуаров, где Плат приходит в его квартиру и говорит о Иезавели, которая увела Хьюза, Плат также показывает ему номер “Observer” с рецензией на роман “Под стеклянным колпаком, а на первой странице - вот так совпадение - стихотворение Хьюза. Плат говорит ему, что Виктория Лукас - это она. Потом с неистовой настойчивостью бормочет:

- Он будет там с нашими друзьями, будет принимать поздравления в связи с публикацией стихотворения, он будет объектом всеобщего восхищения, будет волен прийти и уйти, когда пожелает. А я тут - пленница в этом доме, привязана цепями к его детям.

Я спросила Томаса, читал ли он “Под стеклянным колпаком”.

- Да, прочел после ее смерти. Пока она была жива, я не читал ее произведения. Ее стихи я не читаю. Не интересуюсь поэзией. Люблю романы. Люблю мемуары. Больше всего люблю биографии. Думаю, и сам пишу довольно неплохо. Кларисса говорит, что у моих мемуаров очень трогательный стиль. Она говорит, что стиль очень хорош. Кажется, я в некотором роде вдохновился. Мемуары читабельные, правда?

- Да.

- Почти все говорят, что просто оторваться не могли. Не понимаю, на что Хьюзу там жаловаться. Я никоим образом его не очернил. Робби, не наливай молоко, Дженет молоко не хочет.

- Я знаю, это - для тебя.

- У меня молоко уже есть.

- Оно ледяное. Я добавил горячее.

Томас недовольно воззрился на чашку чая, которую поставил перед ним Робби. Потом сказал:

- Позвонила мисс Мелпасс - она работает в большой юридической фирме, представляющей Теда, “Набарро Натансон”. Они там в основном - евреи. У них там очень много юристов. Она позвонила и сказала: “Почему бы нам не попытаться заключить мировое соглашение? Это глупо, вы - двое мужчин, так взъелись друг на друга”, а Робби сказал: “Почему бы нам не согласиться? Все эти тяжбы тебя огорчают”. Я был ужасно огорчен. Я даже заболел, правда, Робби?

- Да. Это было нервное истощение. Так много волнений. Все эти мысли всплывали яркими картинами в его фотографической памяти. Снова и снова. Каждый раз, когда у него брали интервью, как сегодня...

Томас перебил его:

- О, это меня не волновало. Меня волновали угрозы Теда Хьюза. Я его боялся. Боялся, что он меня засудит. Сюда приходил судебный пристав. Мой адвокат сказал, что Хьюз может забрать мой дом, мои картины - всё, что у меня есть. Знаю, звучит несколько кичливо, но, по-моему, это отвратительно - литератор, если Теда Хьюза можно считать литератором, который обладает каким-то статусом - подает иск против человека вроде меня, я - намного старше, я - человек определенного интеллектуального калибра. В смысле, по сравнению со статьей обо мне в справочнике “Кто есть кто?” статья о нем - просто стыд.

Когда пришла пора уезжать, мужчины отговорили меня вызывать такси и отвезли на вокзал. Робби лучше управлялся с коробкой передач. Когда я спросила у него, чем он занимается, Робби ответил, что вышел на пенсию шесть лет назад, и описал в сложных технических подробностях свою работу в сфере электроники.

Когда он закончил, Томас сказал:

- Вот видите, Робби оказался чем-то большим, чем вы думали.

В поезде я читала копию статьи о Томасе из справочника “Кто есть кто”, которую он мне дал. Статья была длинная, с перечнем множества должностей в музеях и университетах, несколько должностей он занимал всего по одному году, также были указаны три публикации в музейных журналах. Потом я сделала заметки о доме Тревора Томаса. Я знала, что лабиринт истории Сильвии Плат и Теда Хьюза в конце концов приведет меня обратно в этот дом - Алеф моей истории, и когда придет время, мне захочется получить доказательства того, что я не просто наколдовала этот дом для целей своего сюжета, а видела его в действительности.

ПРИМЕЧАНИЕ К БРИТАНСКОМУ ИЗДАНИЮ

 

 

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука