На основании существования и естественной смерти таких людей, как Помпонацци и Макиавелли, мы можем сделать обоснованный вывод, что значительная часть образованных слоев населения Италии 1500 года утратила веру в католическое христианство; и мы можем с большей долей вероятности предположить, что даже среди безграмотных религия утратила часть своей силы контролировать моральную жизнь. Все большая часть населения переставала верить в божественное происхождение морального кодекса. Как только заповеди стали казаться рукотворными и лишились сверхъестественных санкций небес и ада, кодекс потерял свои ужасы и действенность. Табус отпал, и его место занял расчет целесообразности. Чувство греха, мрак вины ослабли; совесть осталась сравнительно свободной, и каждый человек делал то, что казалось ему удобным, даже если не было традиционно правильным. Люди больше не хотели быть хорошими, а хотели быть сильными; многие частные лица задолго до Макиавелли присвоили себе те привилегии силы и мошенничества - принцип цели, оправдывающий средства, - которые он уступил правителям государств; возможно, его этика была послесловием тех нравов, которые он видел вокруг себя. Платина приписывает Пию II замечание о том, что "даже если бы христианская вера не была подтверждена чудесами, ее следовало бы принять из-за ее нравственности".3 Но люди не рассуждали так философски. Они говорили просто: если нет ни ада, ни рая, то мы должны наслаждаться жизнью здесь и можем потакать своим аппетитам, не опасаясь наказания после смерти. Заменить утраченные сверхъестественные санкции могло только сильное и разумное общественное мнение; но ни духовенство, ни гуманисты, ни университеты не справились с этой задачей.
Гуманисты были столь же морально развращены, как и духовенство, которое они критиковали. Были и блестящие исключения, ученые, которые находили порядочность совместимой с интеллектуальным освобождением - Амброджио Траверсари, Витторино да Фельтре, Марсилио Фичино, Альдус Мануций..... Но впечатляюще большое меньшинство людей, воскресивших греческую и римскую литературу, жили как язычники, никогда не слышавшие о христианстве. Их мобильность дерацинировала их; они переезжали из города в город в поисках лавров и гонораров и не пускали корней в стабильности. Они любили деньги, как любой ростовщик и его жена. Они тщеславились своим гением, своим доходом, своими чертами лица, своей одеждой. Они были грубы в речи, неблагородны и немилостивы в спорах, неверны в дружбе и преходящи в любви. Ариосто, как мы уже отмечали, не решился доверить своего сына воспитателю-гуманисту, опасаясь морального заражения; вероятно, он счел излишним запрещать мальчику читать "Орландо фуриозо", приправленный мелодичной непристойностью. Валла, Поджо, Беккаделли, Филельфо в своей свободной жизни подытожили одну из основных проблем этики и цивилизации: должен ли моральный кодекс, чтобы эффективно функционировать, иметь сверхъестественные санкции - веру в другую жизнь или в божественное происхождение морального кодекса?
II. НРАВСТВЕННОСТЬ ДУХОВЕНСТВА
Церковь могла бы поддерживать сверхъестественные санкции, предусмотренные гебраистским Писанием и христианской традицией, если бы ее служители вели жизнь благопристойную и набожную. Но большинство из них принимали как плохое, так и хорошее в нравах того времени и отражали противоположные черты мирян. Приходской священник был простым служителем, как правило, с небольшим образованием, но обычно (в отличие от доброго Антонино) вел образцовую жизнь;4 его игнорировала интеллигенция, но приветствовал народ. Среди епископов и аббатов было несколько высокопоставленных печенегов, но много и хороших людей; и, пожалуй, половина коллегии кардиналов придерживалась благочестивого и христианского поведения, которое позорило светскую тусовку их коллег.5 По всей Италии существовали больницы, приюты для сирот, школы, богадельни, ссудные кассы (monti di pietà ) и другие благотворительные учреждения, управляемые духовенством. Бенедиктинские, обсервантские и карфузианские монахи были отмечены за относительно высокий нравственный уровень своей жизни. Миссионеры сталкивались с тысячей опасностей, чтобы распространить веру в "языческих" землях и среди язычников христианства. Мистики укрывались от насилия времени и искали более близкого общения с Богом.