The Story of Civilization 10

Следующий шаг (признает викарий) - простое рассуждение. Я не воспринимаю Бога, но рассуждаю, что, подобно тому как в моих добровольных действиях присутствует разум как видимая причина движения, так и за движениями Вселенной, вероятно, стоит космический разум. Бог непознаваем, но я чувствую, что Он есть везде и всюду. Я вижу замысел в тысяче случаев, от строения моих глаз до движения звезд; мне не придет в голову приписывать случайности (как бы часто она ни умножалась [à la Diderot]) соответствие средств целям в живых организмах и в системе мира, как я приписал бы случайности восхитительный набор букв при печатании "Энеиды". 73

Если за чудесами Вселенной стоит разумное божество, невероятно, чтобы оно допустило, чтобы справедливость была окончательно повержена. Чтобы избежать опустошающей веры в победу зла, я должен верить в доброго Бога, гарантирующего победу добра. Поэтому я должен верить в загробную жизнь, в небеса, где воздается за добродетель; и хотя меня возмущает идея ада, и я предпочел бы верить, что злые люди мучаются в аду в своих собственных сердцах, все же я приму даже эту ужасную доктрину, если она необходима для контроля над злыми порывами человечества. В таком случае я буду молить Бога не делать адские муки вечными".74 Следовательно, доктрина чистилища, как места сокращенного наказания для всех, кроме самых упорных и нераскаявшихся грешников, более гуманна, чем разделение всех умерших на вечно блаженных и вечно проклятых. Допустим, мы не можем доказать существование рая, но как жестоко отнимать у людей эту надежду, которая утешает их в горе и поддерживает в поражениях!75 Без веры в Бога и в загробную жизнь нравственность оказывается под угрозой, а жизнь - бессмысленной, ибо в атеистической философии жизнь - это механическая случайность, проходящая через тысячу страданий к мучительной и вечной смерти.

Следовательно, мы должны признать, что религия в целом является жизненно важным благом для человечества. Не стоит также обращать особого внимания на различные секты, на которые распалось христианство; все они хороши, если улучшают поведение и питают надежду. Смешно и неприлично полагать, что те, кто исповедует другие вероучения, имеет других богов и священные писания, чем наше собственное, будут "прокляты". "Если бы на земле существовала только одна религия и все, кто выходит за ее пределы, были бы обречены на вечное наказание, ... Бог этой религии был бы самым несправедливым и жестоким из тиранов".76 Поэтому Эмилю не будут преподавать какую-либо конкретную форму христианства, "но мы предоставим ему возможность самому выбрать ее в соответствии с правильным использованием своего разума".77 Лучший способ - продолжать исповедовать ту религию, которую мы унаследовали от наших родителей или нашей общины. А самому Руссо совет его воображаемого викария таков: "Вернитесь в свою страну, вернитесь к религии ваших отцов, следуйте ей в искренности сердца и никогда не оставляйте ее; она очень проста и очень свята; ни в одной другой религии нет более чистой морали или более удовлетворяющей разум доктрины".78

Руссо в 1754 году предвосхитил этот совет - он вернулся в Женеву и к ее вероучению; однако он не сдержал своего обещания приехать и поселиться там после того, как уладит свои дела во Франции. В "Письмах с горы", которые он написал десять лет спустя, он отрекся, как мы увидим, от большей части веры своих отцов. В последнее десятилетие его жизни мы увидим, что он советует религию другим, но в своей повседневной жизни почти не проявляет признаков религиозной веры или практики. Протестанты и католики, кальвинисты и иезуиты, присоединились к нападкам на него и его викарное "Исповедание веры" как на сущностно нехристианское.79 Воспитание, которое он предлагал Эмилю, шокировало христианских читателей как фактически безрелигиозное, поскольку они подозревали, что средний юноша, воспитанный без религии, не примет ее впоследствии, кроме как из соображений социального удобства. Несмотря на формальное принятие кальвинизма, Руссо отвергал доктрину первородного греха и искупительную роль смерти Христа. Он отказывался принимать Ветхий Завет как слово Божье, а Новый Завет считал "полным невероятных вещей, вещей, противных разуму".80 Но он любил Евангелия как самую трогательную и вдохновляющую из всех книг.

Может ли книга, одновременно столь величественная и столь простая, быть делом рук человеческих? Возможно ли, чтобы тот, чья история изложена в ней, был не более чем человеком? ...Какая мягкость и чистота в его поступках, какое трогательное изящество в его учениях! Как возвышенны его изречения, как глубоко мудры его проповеди, как справедливы и разборчивы его ответы! Какой человек, какой мудрец может жить, страдать и умереть без слабости и показности? ...Если жизнь и смерть Сократа - это жизнь и смерть философа, то жизнь и смерть Христа - это жизнь и смерть Бога".81

3. Любовь и брак

Когда Руссо закончил пятьдесят страниц "Савойского викария" и вернулся к "Эмилю", перед ним встали проблемы секса и брака.