The Story of Civilization 10

Вероятно, примерно в это время (конец 1762 года) его издатели убедили его начать писать "Исповедь". Он отказался от авторства, но это будет не столько авторство, сколько защита своего характера и поведения перед целым миром врагов, и особенно перед обвинениями философов и сплетниками из салонов. Кроме того, ему приходилось отвечать на самую разнообразную корреспонденцию. Женщины особенно дарили ему утешительный фимиам своего обожания, и не только потому, что сочувствовали преследуемому автору знаменитого романа, но и потому, что жаждали вернуться к религии и видели в савойском викарии и его создателе не настоящего врага веры, а ее храброго защитника от опустошающего атеизма. Для таких женщин и некоторых мужчин он стал отцом-исповедником, наставником душ и совести. Он советовал им оставаться в религии своей юности или вернуться к ней, невзирая на все трудности, которые предлагали наука и философия; эти невероятности не имели значения, и их можно было молча отбросить; главное - это вера в Бога и бессмертие; с этой верой и надеждой можно было подняться над всеми непонятными бедствиями природы, над всеми болями и скорбями жизни. Молодой католик, восставший против своей религии, попросил сочувствия; Руссо, забыв о своих собственных бунтарских настроениях, сказал ему, что не стоит так много говорить о случайных вещах: "Если бы я родился католиком, я бы им и остался, хорошо зная, что ваша церковь накладывает весьма спасительный запрет на блуждания человеческого разума, который не находит ни дна, ни берега, когда хочет заглянуть в бездны вещей".22 Почти всем этим претендентам на мудрость он советовал бежать из города в деревню, от искусственности и сложности к естественной простоте жизни и скромному довольству браком и родительством.

Женщины, которых шокировали мирские священники и аббаты-агностики, влюбились, хотя бы по переписке, в этого немирного еретика, которого осуждали все церкви. Титулованная и уважаемая госпожа де Бло воскликнула перед компанией лордов и дам: "Только самая высокая добродетель могла бы удержать женщину с истинным чувством от того, чтобы посвятить свою жизнь Руссо, если бы она была уверена, что он страстно полюбит ее".23 Мадам де Ла Тур приняла некоторые комплименты в его письмах за признание в любви; она отвечала ему нежно, тепло, восторженно; она послала ему свой портрет, протестуя, что он ее не удовлетворяет; она впала в отчаяние, когда он ответил ей со спокойствием человека, который никогда ее не видел.24 Однако другие поклонники желали целовать землю, по которой он ходил; некоторые воздвигали ему алтари в своих сердцах; некоторые называли его возрожденным Христом. Временами он принимал их всерьез и считал себя распятым основателем новой веры.25

На фоне этих возвеличиваний, как бы подтверждая аналогию, первосвященник Храма призвал народ осудить его как опасного революционера. 20 августа 1762 года Кристоф де Бомон, архиепископ Парижский, выдал всем священникам своей епархии мандат на чтение в своих общинах и публикацию во всем мире его двадцатидевятистраничного обличения Эмиля. Он был человеком строгой ортодоксальности и святой репутации; он боролся с янсенистами, энциклопедистами и философами; теперь ему казалось, что Руссо, внешне отделившись от неверных, присоединился к ним в нападках на веру, на которой, по мнению архиепископа, покоился весь общественный строй и нравственная жизнь Франции.

В начале он процитировал Второе послание святого Павла к Тимофею: "Наступят бедственные дни, когда явятся люди, прельщенные сами собою, дерзкие и гордые богохульники, нечестивые клеветники, раздутые от высокомерия, любители удовольствий, а не Бога, люди, развращенные духом и порочные в вере".26 Несомненно, эти времена наступили!

Неверие, подстегиваемое всеми страстями, предстает под всеми формами, чтобы хоть как-то приспособиться ко всем возрастам, характерам и степеням. Иногда... оно заимствует стиль легкий, приятный и фривольный; отсюда столько сказок, столь же непристойных, сколь и нечестивых [романы Вольтера], забавляющих воображение как средство обольщения ума и развращения сердца. Иногда, поражая глубиной и возвышенностью своих взглядов, они притворяются, что возвращаются к первым принципам знания и берут на себя божественную власть, чтобы сбросить иго, которое, по их словам, позорит человечество. Иногда она, как разъяренная женщина, выступает против религиозного рвения, но при этом с энтузиазмом проповедует всеобщую терпимость. А иногда, объединяя все эти разнообразные манеры речи, он смешивает серьезное с игривым, чистые максимы с непристойностями, великие истины с великими заблуждениями, Веру с богохульством; одним словом, он берется примирить свет с тьмой, Иисуса Христа с Белиаром.27