The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

Продолжая тему англо-русского соперничества, можно провести примерную параллель между британским завоеванием Индийского субконтинента и русским завоеванием Кавказа и Прикаспийских пограничных земель. В обоих случаях присутствовала схожая смесь империалистических мотивов. Они воспринимали себя как носителей европейской цивилизации перед лицом беспорядочных и отсталых народов, неспособных поддерживать мир и порядок. Можно возразить, что у русских было больше оправданий, поскольку беспорядки, которые были реальными, существовали на границах их родины, в то время как у британцев они лежали на окраинах колониальных владений в тысячах миль от метрополии. В любом случае, они оба использовали один и тот же научный и литературный дискурс, адаптированный писателями эпохи Просвещения, модифицированный романтическими идеями, изображавшими коренное население Востока как "восточное" в той любопытной смеси тропов, которые признавали благородство вместе с варварством, и дополненный статистическими науками.

Продвижение в Транскаспию шло по двум фронтам, сталкиваясь с двумя экологиями, но одной исламской культурой, ставя разные проблемы ассимиляции. С севера, по окраинам степи, пограничные линии продвигались в пастбищные земли казахских кочевников (известных современникам как киргизы). Население оазисов приняло ислам в первые годы арабского завоевания, в то время как кочевники были обращены в ислам гораздо позже.

Завоевание не планировалось в центре, а стало результатом инициатив местных военачальников, которые стали возможны благодаря конъюнктурным интересам бюрократии в Петербурге. Поначалу русским войскам приходилось сталкиваться лишь с противодействием кочевников и ханств. Но продвижение в сторону Индии и китайской границы изменило региональный характер борьбы за прикаспийские и внутриазиатские пограничные земли. Оно стало центральным пунктом соперничества с Великобританией, положив начало длительному периоду напряженности в вопросе делимитации имперских границ и послужив сигналом к началу русского проникновения на китайскую территорию.

С 1840 по 1907 год государственные деятели как с британской, так и с российской стороны периодически рассматривали возможность достижения соглашений по взаимным интересам и установления сфер влияния. Но подозрения, неверное толкование и неподходящее время срывали эти попытки. (Параллель с аналогичными переговорами между Габсбургами и Россией на Балканах наводит на размышления). В центрах власти британская и российская правящие элиты часто сталкивались с разногласиями по поводу масштабов и темпов имперского продвижения. Сторонники передовой политики вступали в конфликт с более осторожными политиками. На границах авантюристы и местные чиновники с обеих сторон уклонялись или игнорировали указания из Лондона и Санкт-Петербурга. Они предпочитали делать собственную карьеру, утверждая, что действуют в интересах строительства империи, что в их понимании зачастую было одним и тем же. Смешанные мотивы и противоречивые побуждения, разделяемые государственными деятелями, политическими агентами и военными, усиливали естественную тенденцию воспринимать противоположную сторону как двуличную или не заслуживающую доверия. Временами, особенно накануне Крымской войны, это приводило к катастрофическим последствиям.

Лишившись общего врага в лице Наполеона, Британия и Россия оказались во враждебных отношениях на западных и южных рубежах Евразии. На Венском конгрессе, как мы видели, Александр I предвосхитил серьезный кризис в отношениях с Великобританией, настояв на восстановлении большей части территории дораздельной Польши под контролем России.

Конгресс, англо-русский военный альянс уже начал проявлять признаки износа на транскаспийской границе. После заключения Гюлистанского договора в 1813 году иранцы обратились за защитой к британцам и подписали договор, по которому Британия обязалась прийти на помощь Ирану, если на него нападет европейская держава. Хотя англичане так и не выполнили договор, он послужил уведомлением для русских о том, что Иран теперь стал жизненно важным в глазах Великобритании для защиты Индии. Британцы были еще больше встревожены подписанием Туркманчайского договора в 1828 году, который, казалось, превращал Иран в российский протекторат. Быстро последовавшие друг за другом польское восстание 1830 года и Ункиарский договор 1833 года вызвали у британцев еще две реакции: идеологическую - на подавление польских свобод, и стратегическую - на очевидное принятие Османской империей того же статуса протектората, который был навязан Ирану.