The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

В ходе дипломатической подготовки к своему мастерскому удару Извольский четко обозначил связь между режимом Проливов и ситуацией на Балканах. Окрыленный успехом своих соглашений с Японией и Великобританией, он объехал европейские столицы, чтобы заручиться поддержкой своих предложений. Он ожидал сочувственного приема от своих французских союзников и, с оговорками, от британцев. Но он понимал, что основные трудности возникнут в Вене и Берлине. Предоставление русским военным кораблям исключительного права на проход через проливы полностью изменило бы стратегическую и экономическую ситуацию не только на Балканах, где австрийцы были глубоко инвестированы, но и в Средиземноморье и во всей Османской империи, куда начали проникать немецкие интересы, особенно со строительством железной дороги Берлин - Багдад. Извольский серьезно недооценил противодействие своим целям. Трудно представить себе какую-либо компенсацию, которая могла бы удовлетворить все великие державы в этом вопросе, или даже одну группу из зарождающейся англо-французской Антанты или австро-германского союза. Более того, в его комбинациях не учитывался один существенный элемент - население новообразованных государств региона, которое, в отличие от беспомощных подданных Ирана, Афганистана и Китая, было очень воодушевлено резким ростом своего национального самосознания. В 1908 году России предстояло усвоить урок, который будет часто повторяться. В приграничных районах Юго-Восточной Европы было слишком много противоречивых интересов, чтобы русские могли доминировать там с помощью дипломатии или силы оружия.

После 1908 года борьба за балканские пограничные территории становилась все более сложной. Малые державы становились все более агрессивными в своем стремлении завершить изгнание османов из региона, но при этом все больше ссорились из-за раздела добычи. Османская империя, похоже, переживала очередное периодическое возрождение с появлением младотурок. Габсбургская монархия заняла более воинственную позицию. Стратегические цели России оставались неизменными, но ее дипломатия, о которой много говорили в Петербурге, была все более непоследовательной и часто сбивала с толку других. Отчасти это было следствием отсутствия единого правительства, а отчасти - старыми разногласиями внутри министерства иностранных дел.

Роль панславистов и их идеологии в заключительном акте имперской борьбы за пограничные земли одновременно сложна и неясна. Хотя панславизм никогда не был официально принят в качестве имперской идеологии, его предписания, как мы видели, были частью мышления ряда российских дипломатов. В 1909 году новый российский министр Николай Гартвиг (Гартвиг) прибыл в Белград из Тегерана с решимостью продвигать активную антигабсбургскую, панславянскую повестку дня. Его деятельность выходила далеко за рамки осторожной политики, которую поддерживал его шеф, министр иностранных дел Сазонов. Гартвиг, как и другие, разделявшие его взгляды, был связан с Азиатским департаментом МИДа, где в течение пяти лет (1901-1906) служил директором под руководством В.Н. Ламбсдорфа. До этого он был корреспондентом шовинистической газеты "Новое время". Его надежды стать министром иностранных дел были разрушены с назначением Извольского, который перебросил его в Иран. Будучи министром в Тегеране в решающие годы англо-русского соглашения о разграничении сфер влияния, он, тем не менее, был злейшим антагонистом своего британского коллеги. В Белграде он быстро занял доминирующее положение при дворе. Будучи сторонником "великой славянской миссии России", которую он связывал с созданием Великой Сербии, он упорно настаивал на союзе Сербии и Болгарии против Османской империи на основе раздела Македонии, который был бы выгоден Сербии. Сазонов выступал за союз, но только в качестве гарантии сохранения статус-кво; благочестивая надежда, учитывая накаленную атмосферу в регионе.

Сербско-болгарские переговоры, проходившие при посредничестве России, выявили все недостатки царского правительства: отсутствие в его центре твёрдого, последовательного и единого руководства, острые разногласия среди дипломатов и широко распространённая иллюзия, что Россия может уравновесить территориальные претензии и контролировать действия малых государств, борющихся за остатки Османской империи. Гартвиг упорно отстаивал сербскую позицию в противовес более сдержанной, но столь же жесткой защите претензий Болгарии российским послом в Софии А.В. Неклюдовым. Сазонов окончательно согласился с требованиями болгар в споре за небольшую территорию, обещанную им русскими в Сан-Стефано. Решающий спор о смысле договора возник позже. Сазонов заверил своего французского союзника, что балканские державы тайно обещали не предпринимать никаких наступательных действий без предварительной консультации с Россией. Однако в частном порядке и он, и Неклюдов были менее уверены; они опасались, что договор был прелюдией к нападению на Османскую империю.