The Symmetrical Transit (ЛП)

– Не вляпала в беду тебя! Потому что ты эгоистичный ублюдок, Малфой! Ты. Эгоистичный. Кусок. Дерьма. И я ненавижу тебя, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я тебя ненавижу, я ненавижу… тебя. Всё, что с тобой связано. И богом клянусь, чтобы я еще раз была такой кретинкой, чтобы… чтобы просто снова подумать о тебе…

– Грейнджер, всё… Нет, послушай! Слушай! Я не… Я лгал, да. Ладно, хорошо. Я ублюдок, сволочь, ты можешь послать меня в ад, и да, всё, что угодно, хорошо? Но… Я лгал только до определенного момента. Ты понимаешь это? Нет, послушай… я только… Я лгал только о том, о чем должен был. Всё остальное… – он покачал головой, потому что, как бы там ни было, Драко Малфой был гребаным трусом и не мог этого произнести.

– Я слепо шла за тобой, Малфой. И мысль об этом… обо всех этих месяцах… обо всем… вызывает. У меня. Тошноту. Я никогда больше не буду такой наивной. И должна сказать тебе спасибо, Малфой. Спасибо за то, что разрушил мою веру в людей. Снова. Господи! Господи, да мне надо за многое тебя благодарить! За то, что я узнала о расизме и предрассудках, о слове «грязнокровка». За то, что ты научил меня, что такое зло в людях, жестокость в детях, показал, каково это не быть…

– Не бросай мне это дерьмо в лицо! Я извинился за это…

– Что? Что? Я не слышала извинений!

– …юность, но сейчас я пытаюсь это исправить и изменить, я пытаюсь. Пытаюсь. И я никогда не говорил, что совершенен. Не говорил, что не лгу или что не причиню тебе боль, или что… Черт! Черт, Грейнджер! Что я должен был сделать!

– Сказать мне!

– Я не мог!

– Ты обманщик! Ты, – она икнула и поняла, что плачет. – Ты обманщик. И… я тебя ненавижу. И… не разговаривай со мной, Малфой. Не разговаривай, не смотри, не произноси мое имя. На всю свою оставшуюся жизнь я хочу сделать вид, что тебя не существует.

Ей надо было уйти. Потому что она всхлипывала, потому что все еще пребывала в шоке, потому что у нее не было времени, дабы всё это переварить. Потому что она сходила с ума, и от взгляда на Малфоя ее сердце сжималось в комок, жилы натягивались, мышцы рвались в лоскуты, и происходили все те вещи, которыми можно было объяснить такую сильную боль. Потому что так и было. Больно.

Она заставила себя сделать шаг к выходу: мокрое лицо, руки прижаты к груди, и легкие, разрывающиеся от гипервентиляции. Малфой схватил ее за руку, но Гермиона всем телом отшатнулась от него, словно тот был заразен. Она со всего размаху врезалась в стену, и он смотрел на нее так бесстрастно, как только мог, но его маска треснула.

И сейчас она могла заглянуть прямо вглубь него.

– Я… я не видел другого пути. И мне жаль.

– Заткнись, Малфой. Закрой рот. Меня не заботят твои оправдания, твои извинения. Иди куда-нибудь и умри, или исчезни, всё, что угодно. Мне всё равно. Я просто хочу… чтобы ты ушел, – она покачала головой, пытаясь справиться с истерикой.

Он достал из кармана ее палочку. На секунду Гермиона была уверена, что это его, и не знала, что ей делать: бежать или остаться и посмотреть, что Малфой задумал. Но затем она обратила внимание на размер, форму, цвет… признала палочку так, как это может сделать только владелец.

Он протянул палочку ей. Гермиона схватила древко и едва ли вообще смогла это почувствовать.

А затем она его ударила. Не осознавала, что делала, но когда отшатнулась от Малфоя, ее ладони горели, а костяшки жгло.

– Рахх! – выкрикнула Гермиона, потому что у нее не было слов, чтобы выразить свой гнев.

Малфой, полный злости и чего-то еще, попытался ее схватить, но она выскочила из купе, хлопнув дверью и бормоча под нос ругательства.

Путь по коридору и другим вагонам был по меньшей мере смазан. Она не сомневалась, что пассажиры кидали на нее удивленные взгляды, но Гермиона ничего не видела. Она скорее выпала из поезда, чем сошла с него, и сквозь толпу людей разглядела копну рыжих волос и какого-то аврора, чьё имя не могла вспомнить.

Улыбка на лице Джинни замерла и потухла, а Гермиона продолжала обвиняюще сверлить подругу взглядом. Они, наверное, обо всем знали, если то, что рассказал Малфой, было правдой. Скорее всего, знали, да каждый, наверное, был в курсе, что это одна большая шутка над Гермионой. Проказа уровня близнецов Уизли. Но это было не смешно – потому что оказались замешаны чувства. Чувства. И от этого всё очень запуталось. Они всегда всё усложняют.

Она развернулась в поисках путей отступления и увидела, как держась за поручень, с поезда сходил Малфой. На его лице застыла странная смесь вины и принятия, и Гермиона возненавидела это выражение. Хотелось ударить его по лицу, чтобы он разозлился, и она могла с ним расправиться. Найти причину, чтобы атаковать, проклясть, выплеснуть весь свой гнев и боль. Но, говоря по правде, даже этого желания не было, и это ранило хуже всего. Единственное, чего она действительно жаждала, – больше никогда его не видеть. Никогда не видеть никого из них, уехать куда-нибудь далеко-далеко, чтобы подумать и побыть одной. Просто очутиться подальше от Малфоя, воспоминаний, от всего.