The War on the West

Со временем стало ясно, что западным писателям даже не нужно путешествовать в другие места, чтобы сравнить их с собственными. В своем знаменитом эссе "О каннибалах" (ок. 1580 г.) Мишель де Монтень, один из самых образованных и культурных людей в истории, рассказал о том, что ему говорили о людях за пределами Европы. В частности, о племенах, которые обвиняли в каннибализме: "Я нахожу (из того, что мне рассказали), что в тех народах нет ничего дикого или варварского, но каждый человек называет варварским все, к чему он не привык; действительно, у нас нет другого критерия истины или правильного мышления, кроме примера и формы мнений и обычаев нашей собственной страны. Там мы всегда находим совершенную религию, совершенное государство, наиболее развитый и совершенный способ делать что-либо!"

Возможно, это было верно во времена Монтеня. Но на Западе это было не так долго. С течением веков наметилась другая тенденция. Какими бы ни были мнения и обычаи Запада - они были самыми худшими. Какой бы ни была религия вашего собственного общества - эта была худшей. То, что утверждал Монтень, стало в точности перевернуто через столетия после его смерти. И произошло это отчасти из-за странности, которую он выразил в том же эссе. В одном месте Монтень сказал о племенах каннибалов: "[Мы] превосходим их во всех видах варварства. Их война совершенно благородна и великодушна; в ней столько оправдания и красоты, сколько позволяет этот человеческий недуг... Они все еще находятся в том блаженном состоянии, когда не желают ничего сверх того, что предписано им естественными потребностями: все остальное для них просто излишество".

Это довольно серьезное утверждение: даже война с другими людьми "совершенно благородна и великодушна". И все же философы Запада - одни из самых культурных и просвещенных в культурном отношении людей своего времени - неоднократно делали подобные заявления при каждом удобном случае. Другие общества представляли собой чистый лист, на котором можно было написать все привычки, манеры и добродетели, которых, как считалось, не хватало на Западе.

Никто так не преуспел в этой привычке, как Жан-Жак Руссо, человек необычайной образованности и мастерства. Не было ничего, о чем бы он не мог разработать теорию, особенно если он не был знаком с вопросом из первых рук.

Например, хотя сам Руссо никогда не путешествовал по дальним странам, у него было много теорий о людях, которые в них жили. В частности, он считал, что они живут в состоянии природы, в котором все люди по сути равны. Это одна из важнейших тем его влиятельного "Рассуждения о неравенстве" (1755). В естественном состоянии у людей нет тех проблем, которые есть в таких местах, как родные для Руссо Швейцария и Франция. В то же время Руссо был достаточно мудр, чтобы понимать, что он предается мечтам. В какой-то момент он говорит, что государство, о котором он пишет, "больше не существует... возможно, никогда не существовало... [и], вероятно, никогда не будет существовать". Тем не менее, он оставил способ мечтать, который другие подхватили в последующие века.

Великий французский антрополог двадцатого века Клод Леви-Стросс был одним из тех, кто почитал и оберегал пламя Руссо. Леви-Стросс однажды назвал его "нашим мастером и братом" и неоднократно демонстрировал свое чувство, что люди, пришедшие после Руссо, были недостойны его и недостаточно почитали его. Но, как отмечают многие проницательные критики как Руссо, так и Леви-Стросса, Руссо прославлял природное состояние не просто ради него самого. Он делал это потому, что хотел сравнить его с Парижем своего времени, и делал это в ущерб Парижу. Благородные дикари вызывали у Руссо восхищение, но важнее то, что они были полезны. Они были рамой для его поединков с обществом, в котором он жил.

Однако нашлось немало людей, которые поверили ему на слово, и среди них были и те, кто потом пожалел об этом. В 1772 году французский исследователь Марк-Жозеф Марион дю Френ отправился в экспедицию в Новую Зеландию. Одним из его офицеров был Жюльен Мари Крозе. Эти люди в той или иной степени все еще придерживались теорий Руссо и верили в невинность естественного состояния. Им пришлось на собственном опыте познать то, что Руссо представлял себе легким путем. Марион дю Френ и многие люди с корабля были убиты в результате неспровоцированного нападения маори. Трепетное отношение выживших к теориям Руссо не пережило этой первой встречи с маори, которые вели себя не так, как ожидал Руссо.

Однако тенденция превозносить всех незападных жителей пережила Руссо и Марион дю Френ. В двадцатом веке мода на использование незападных туземцев в качестве средства критики Запада продолжилась. Если не сказать больше, она ускорилась, с той дополнительной странностью, что теперь многое из того, что утверждалось в прошлые века, не только доказательно неверно, но и может показаться оскорбительно наивным.