The Worlds I See

Однако истинной основой их брака была связь, которую, как они знали, не мог понять никто другой в их жизни. Они оба по-своему потеряли веру в институты своего мира, и это сделало их партнерами, даже соучастниками, в ежедневной практике неповиновения. Возможно, ему не хватало амбиций во всех, кроме самых детских, делах, но она упивалась его неприятием социального восхождения, которое занимало столь многих их сверстников. И хотя она могла быть осуждающей, даже элитарной, он был очарован ее бесстрашием, когда она пренебрегала нормами, которые их окружали. В то время как их друзья устраивали для своих боссов роскошные званые обеды, покупали им подарки в надежде заслужить расположение и бесконечно говорили о статусе в той или иной форме, мои родители гордо сидели в стороне. Даже их работа - его в компьютерном отделе химического завода, а ее - учительница средней школы и офисный работник - казалась скорее фасадом, чем карьерой. В отношениях моих родителей таилось бесчисленное множество подводных камней, но были и достоинства. Может быть, редкие, но значимые.

Неудивительно, что их воспитание было таким же неортодоксальным, как и их брак. В обществе, помешанном на привитии детям уважения - успех измерялся не столько оценками как таковыми, сколько репутацией человека, соблюдающего правила, внимательно слушающего и заслужившего похвалу учителей, - мои родители были беспечны и даже непочтительны. Моя мать, в частности, гордилась тем, что тонко исказила тогдашние родительские нормы: От меня ожидалось, что я буду усердно работать и реализовывать весь свой потенциал, конечно, но не ради кого-то или чего-то другого. Она никогда не говорила об этом прямо, но я чувствовал, что такие понятия, как "примерный ученик" и "достойный член общества", кажутся ей снисходительными. Мои усилия, учила она меня, не были направлены на службу учителям, идеологии или даже какому-то бесплотному чувству принципа. Они были для меня.

Несмотря на культурные различия, любовь моих родителей ко мне была искренней. Оба были трудолюбивыми кормильцами, хотя моя мать часто доводила свои обязанности до перфекционистских крайностей, что неловко контрастировало с беззаботностью моего отца. И несмотря на их склонность к ссорам, я редко становился объектом ее гнева; она знала, как направить свою энергию в продуктивное, даже творческое русло, когда речь шла о наших отношениях. Она стремилась научить, ободрить и вооружить меня всем необходимым, чтобы я мог противостоять миру, и даже превратила свой растущий интерес к шитью в самодельные шляпы, платья и брюки для меня - простые, но удивительно хорошо сделанные вещи для любителя.

Для внешнего мира философия моих родителей была почти незаметным отличием. По любым меркам мы выглядели весьма типичными представителями формирующегося среднего класса Китая, еще не вовлеченными в вихрь грядущего потребительства и в значительной степени избавленными от лишений предыдущих поколений. Тем не менее, было бы ошибкой воспринимать их сдержанную маску как капитуляцию или даже апатию; они знали, что так или иначе грядут перемены - исторические перемены, - и были готовы проявить терпение.

 

Наша семья жила в квартире на четвертом этаже в комплексе из трех одинаковых башен, расположенном на самой внешней кольцевой дороге Чэнду. Это был передний край расширяющегося мира, с промышленностью в одном направлении и сельским хозяйством в другом. Как и сам город, дизайн нашего здания больше тяготел к функциональности, чем к форме, с флуоресцентным освещением и цементными полами, которые выглядели бы особенно спартанскими для современных глаз. Личные штрихи несколько разбавляли монотонность: все больше домов с окрашенными стенами и фанерными полами, имитирующими текстуру паркетной доски или цветной плитки, но советское влияние было не скрыть.

Помимо матери и отца, мои бабушка и дедушка по материнской линии были самыми важными людьми в моей жизни. Каждое воскресенье мы проводили в их квартире, расположенной в полумиле от нашей, где толпились вокруг круглого обеденного стола, достаточно большого для всей семьи, и щедро готовили рис, свиное брюхо, запеченное в соевом соусе, тофу с луком-шафраном и особенно сложное овощное блюдо под названием "десять сокровищ". Каждый визит к ним становился главным событием моей недели, несмотря на то, что они незаметно укрепляли нашу идентичность как чужаков. Готовка моих бабушки и дедушки была свидетельством стиля прибрежного региона, который они покинули, - богатые, слегка сладковатые вкусы, которые разительно контрастировали со знаменитой остротой сычуаньской кухни Чэнду. По сей день я больше всего ностальгирую именно по этим вкусам, как это ни необычно для уроженца Чэнду.