This one. Книга третья. Путь к бродяге (ЛП)

Накамура начал атаку, его удар был направлен по косой от шеи к груди. Основной удар по горловине, смертельный, если достигнет цели, но столь предсказуемый и легко отбиваемый.

Кеншин рванул, уклоняясь от удара Накамуры и заходя за его защиту, выхватывая меч в быстрой ничьей – только чтобы остановить его в последнюю секунду. Острая кромка его меча замерла на мягкой уязвимой коже горла Накамуры, близко настолько, что малейшее движение могло пролить кровь.

Глаза Накамуры распахнулись широко, как блюдца…

Тревожные крики и вопли разлетелись по комнате, и все подскочили в шоке. Пот выступил на лбу Накамуры, его рот приоткрылся в чистом страхе, а потом отголосок отвратительного запаха донесся до ноздрей Кеншина.

А, вот истинный трус.

– Мне нет необходимости вынимать мой клинок, Накамура-сан, – сухо заметил Кацура-сан за ними. – Все потому, что Химура-сан отдал мне свой для моего дела. Вы удивитесь еще больше, узнав, что Химура-сан, работая на меня раньше, выработал привычку использовать баттодзюцу при каждом удобном случае.

Ошеломленная тишина повисла в комнате. А потом Ито-сан расхохотался, и его громкий хохот сбил напряжение, охватившее всех.

– Кидо-сан, думаю, Химура-сан достаточно хорошо продемонстрировал вашу точку зрения.

– Действительно, – мягко согласился Кацура-сан.

Не говоря ни слова, Кеншин кивнул, вложил меч в ножны и почтительно поклонился Кацуре-сану. Когда он вернулся на свое место, Кацура-сан склонил голову в его сторону в знак одобрения. Это ощущалось на удивление хорошо.

После этой, так сказать, демонстрации, у Кацуры-сана не возникло никаких трудностей, чтобы убедить остальных в достоинствах своей идеи. В оставшееся время собравшиеся разработали план, как вновь ввести хитокири Баттосая в круговерть слухов Киото и как начать строить его репутацию, чтобы она лучше всего соответствовала целям Ишин Шиши. В результате получился такой план: они организуют утечку информации о встрече повстанцев в Киотский Мимаваригуми, а Кеншин будет там, чтобы обеспечить прикрытие и убить всех, кто попытается преследовать их, преимущественно используя баттодзюцу.

Простая и эффектная концепция.

Кеншин не сомневался в том, что сможет выполнить задание и, к счастью, это поняли и другие после того, что случилось с Накамурой. Видимо, он смог двигаться так, что глаз не мог уследить – в один момент он сидит рядом с Кацурой-саном, а в следующий уже держит лезвие у горла Накамуры. Это казалось Кеншину несколько нелепым – он никогда даже не пытался так двигаться, но… Хитен Мицуруги был известен именно своей божественной скоростью. Он не думал, что движение было настолько быстрым, что его нельзя увидеть глазом, но опять же, он никогда не видел этого сам. Мастер всегда сдерживался во время спаррингов.

Что же касается Накамуры, хвастливый самурай спешно покинул встречу.

Встреча завершилась поздно вечером, когда все планы были согласованы и приведены в действие. Они шли обратно к своей теперешней тайной квартире, когда Кацура-сан тихо спросил его:

– Твои раны в порядке?

Кеншин коротко кивнул, даже если поначалу был сбит с толку вопросом. Прошло шесть недель с новогодней трагедии. Конечно, его плечи все еще костенели, а пальцы болели… но этого было недостаточно, чтобы остановить его от обращения с мечом. Однако это был уже не первый раз, когда Кацура-сан задавал подобный вопрос. Это проблема? Он каким-то образом вызвал неудовольствие своего лидера?

Если это так, то Кацура-сан не показывал ни малейшего намека на это, ни языком тела, ни оттенком ки. Кеншин нахмурился, но оставил вопрос. В конце концов, если Кацура-сан не чувствует необходимости расспрашивать дальше, зачем ему это?

Дело в том, что он пока близко не был в том боевом состоянии, что раньше. За пять месяцев в сельской местности он соскользнул с пика формы, а проклятое обморожение лишило его мозолей. Он упражнялся и делал ката каждый день, пытаясь вернуть форму. Для этой работы… для войны ему нужно быть лучше всех, и неважно, как мало нравилось ему кендзюцу в эти дни.

Во время нескольких свободных часов, что у него были, он брался читать ее дневник, пытаясь отогнать ночные кошмары и повторяющиеся приступы возбуждения, которые постоянно угрожали разрушить ту спокойную нечувствительность, которую он выстроил вокруг себя после слияния с Кентой. Независимо от того, чем он занимался, иногда он сердился без видимой причины, или вспоминал что-нибудь о ней, а затем погружался в самоуничтожение и чувство вины. Несколько раз он посетил ее могилу, но это не помогло. Ничего не помогало. Он просто так тосковал по ней. Так сильно.

А ее больше не было.

Иногда он терялся в своих воспоминаниях. Это были единственные моменты мира, которые он получал, так что все время, когда не требовалось его присутствие, он изо всех сил старался избегать людей, чтобы иметь возможность пребывать в грезах вместо непреходящей реальности. На самом деле он не был одинок. Просто… не хотел ни с кем разговаривать. Нечувствительность облегчила все подавляющие его эмоции и помогала ему думать, чтобы полностью не потеряться.