Тиара скифского царя

Когда Шепсель наконец понял, что потерял жену навсегда, он чуть не спился и, если бы не Лейба, которому никогда не нравилась строптивая невестка, уже валялся бы в канаве. Брат – он был безумно рад, что оказался полезен самому дорогому человеку, – долго и упорно капал ему на мозги: дескать, нам еще повезло, что мы от нее отделались – спроси любого еврея на Молдаванке.

Малка казалась ему посредственностью во всех отношениях: она невкусно готовила (ее хворост отказывались клевать даже голуби – утверждал Лейба), плохо стирала и убирала в доме – в общем, была никудышная хозяйка. Зато наряды и украшения эта женщина была готова менять каждый день, не прилагая никаких усилий к тому, чтобы их заработать.

Постепенно Шепсель начал приходить в себя, слова Лейбы потихоньку возымели действие. Младший Гойдман снова почувствовал вкус к жизни, к аферам, но вместе с этим он испытывал жгучую ненависть – нет, не к жене, как ни странно, а к человеку, который соблазнил и увел ее.

– Ох, братец, – вечерами он садился на пол и раскачивался, как китайский болванчик, – если бы ты знал, как мне тяжело, когда я представляю, как его мерзкие пальцы касаются тела моей Малки. Помнишь нашего братца Мойшу? Он считал, что деньги решают все, и был недалек от истины. Я думал, любовь невозможно купить, но ошибался. Малка продалась самому богатому человеку Очакова.

– Ну и пусть себе, – отмахивался Лейба, но Шепсель упрямо продолжал:

– Моя душа успокоится только тогда, когда я отомщу ему. Этот человек сломал мне жизнь – он покусился на самое дорогое. Нет, Лейба, я должен быть отомщен. Я подожгу его дом…

Лейба покачал головой. Иногда он становился на удивление сообразительным.

– Негодяй догадается, кто это сделал. – Он потрепал брата по плечу. – Шепсель, ты всегда был самым умным в нашей семье. Придумай что-нибудь, чтобы нагреть этого прохвоста.

Тонкие губы Гойдмана-младшего тронула улыбка.

– Это мысль, – кивнул он. – Спасибо тебе.

Глава 24

Дивногорск, наши дни

Французы оказались милыми разговорчивыми ребятами, даже не разговорчивыми, а болтливыми.

Галя едва успевала переводить. Всех интересовало одно – как тиара стала достопримечательностью мирового музея.

Работник Лувра – так представила его Галина – господин Жерар, с львиной гривой седых волос, охотно рассказывал, как в конце девятнадцатого века антиквар-самоучка Шепсель Гойдман предложил тиару сначала Венскому музею, а потом – Лувру.

Все эксперты признали тиару подлинником, короной скифского царя, и тиара заняла достойное место в коллекции Лувра. А потом выяснилось, что она не принадлежит к древностям: ее изготовил одесский ювелир, правда, очень талантливый, Израиль Рахумовский.

– И к нему в Одессу тут же рванули газетчики, – продолжал Жерар, тряся гривой. – Сначала Израиль отрицал, что имеет отношение к тиаре, но потом, я так полагаю, у него закончились деньги, и он согласился доказать, что действительно изготовил тиару. Представьте, ему это удалось весьма волшебным способом.