Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения

Уже длинней и легче стали тени,
Мосты упруго изогнули спины,
Прошел мошенник с шапкой на бекрени,
И чудаки одели пелерины.

И все сильней античные дурманы,

Холодный мрак безжалостно расколот,
На мертвой башне быстрые Вулканы
Приподняли и опустили молот.

И ты так строго, так неуловимо

Хранишь на всем старинные печати,
А помнишь, как ты отняла у Рима
Литых коней монументальной рати,

И как потом благословив стихию,

Во времена крестового разгула,
Твои купцы уплыли в Византию,
Где их хранила золотая булла.

Когда же пальцы тонкого Беллини

Сжимали кисти бешено и плотно, —
Какой восторг рождающихся линий
Узнали обнаженные полотна.

И сколько муз непознанных и граций

Открыли чьи-то бешенные пытки —
Теперь под колоннадой прокураций
Не верят в ядовитые напитки.

Но я люблю сквозь старые атласы

И сквозь давно не ношенные цепи
Смотреть на искривленные гримасы
И на разврат твоих великолепий

И опускать в испорченные бездны

Своих корней испорченные ткани,
Пока дракон, ревущий и железный,
Не оборвет моих очарований…

Университет («Весенний воздух, лужи, капли с крыш…»)

Весенний воздух, лужи, капли с крыш,
Вдали фигура зоркого жандарма.
И на углу, столетний, ты стоишь,
Безвредных истин трезвая казарма.

Минувший век медвежьею душой

Тебя терпел, как скучную причуду,
И гнет, непережитый и простой,
Еще упорно смотрит отовсюду.

Но ты устал от правил и от шпор,

От приказаний в голосе и взоре;
И неспокоен длинный коридор
И полумрак твоих аудиторий.

Не передать затверженным словам

О накипевшей ярости усилий,
И человек, бессмысленно упрям
В покорности величию и пыли.

Но где-то бьется мировая дрожь,

И не возникнет неизбежный гений,
Из веры в схоластическую ложь —
Из прихоти кустарных откровений.

«Кто вырастет, играя в би-ба-бо…»

На память А.К Лозинскому

Кто вырастет, играя в би-ба-бо,
целуя перед сном гримасный ротик,
кто нас полюбит в мраке библио

тек,как мы — эпоху буклей и жабо?

Тот, может быть, найдет в пыли поэм,

в прозрачных пятнах сочного офорта,
такой же блеск, как в замках Кенильворта,
и грусть уже потухших диадем.

И будет он душою букинист,

влюбленный в почерневшие гравюры,
в пан<н>о, в стихи, как в отзвук увертюры,
забытой, как осенне-хрупкий лист.

И в мерном шаге бронзовых минут,

в усталом сне могильно-темных комнат,
он их найдет. Их снова вспомнят… вспомнят,
они живут.

февраль 1915

«Я будто вырос из всего на свете…»