Годфрид кивнул. Взгляд его стал спокойнее, голос равнодушнее:
— Ради чего ведется война, Густав? Я говорю не про нашу сторону, а про сторону противника.
Густав вновь замолчал. Теперь он уже чувствовал себя, как ребенок, которого вели за руку к правильному ответу.
— Для того, чтобы уничтожить и ослабить наше королевство, которое за последние столетия стало намного сильнее других соседних стран.
— Война идет долго, да? — Принц приподнял взгляд, вздохнул и устало прикрыл глаза. — Как думаешь, для достижения этой цели какой путь было бы лучше выбрать: короткий, связанный с захватом столицы и правящей семьи, или же длинный, который подразумевает захват нашего продовольствия и постепенное истощение населения?
Густав нахмурился. Пусть эта война и шла уже около года, но он все еще не мог сказать, что это был слишком длительный срок. В истории бывали случаи, когда войны длились десятилетиями, и с каждым годом становились все напряженнее. Королевство Флоренц благодаря своим ресурсам могло продержаться еще не один год, и это было всем известным фактом.
Тогда-то Густав и понял, что все это время он судил только со стороны собственной страны. Могла ли империя Хастион продержаться столько же? Что из себя вообще представляла империя Хастион? Просто сборище разных стран, которые объединились в страхе перед Флоренц. У всех этих стран не было такой же долгой истории, как и у Флоренц, не было единой религии, не было единых обычаев. Единственное, что их объединяло, так это страх и желание ослабить более грозного противника, но было ли это достаточной причиной для затяжной войны? Возможно, что нет.
Годфрид, наблюдавший за этими молчаливыми размышлениями Густава, видел как менялось выражение его лица. Он довольно быстро заметил то, что его более взрослый подчиненный наконец-то пришел к той же мысли, что и он сам. Было даже удивительно то, что такой опытный в сражениях Густав только сейчас понял ход мыслей империи Хастион. Хотя, возможно, причина этого крылась в том, что империя Хастион уже давно позиционировала себя как мощного противника, ни в чем не уступавшего, а местами даже превосходившего, королевство Флоренц. Из-за этого общего заблуждения многие флоренцианцы думали: если долго выжидать можем мы, тогда почему не могут и они?
— Густав, — вновь позвал принц, вынуждая рыцаря поднять взгляд, — ты постарел. — Этот серьезный взор принца и строгость его голоса обрушились на Густава, словно ведро ледяной воды. — Решения, которые ты принимаешь, уже не такие логичные, как в прошлом. Чем ты руководствуешься? Своими предыдущими достижениями? Из-за этого ты считаешь, что можешь пренебрегать мнением других людей?
— Что? — почти шепотом спросил Густав. — Ваше Высочество, я бы никогда…
— Ты разочаровал меня Густав, — уверенно перебил его кронпринц. — Время, когда я был твоим слабым пугливым учеником, уже давно прошло. Сейчас я вполне способен справляться с теми проблемами, которые у меня появляются. Поэтому, будь добр, принимай во внимание мое мнение и мои решения.
Губы Густава приоткрылись, будто бы он желал что-то ответить, но затем закрылись вновь. Пораженный и полностью разгромленный мужчина опустил голову, закрыл глаза и подавленным тоном ответил:
— Я не смею возражать. Вы совершенно правы.
— Можешь идти. Я подумаю над тем, что делать с текущей ситуацией и со всеми теми воинами, которых ты привел сюда.
Густав кивнул, поднялся и поклонился. Он покинул шатер тихо и в полной тишине. Снаружи его подчиненных уже не было, и так было даже лучше. В подобный момент Густаву совершенно не хотелось ни с кем говорить.
***
Начался дождь. Сильвия стояла под бурными потоками этих холодных капель, будучи почти полностью перебинтованной. На одну из ее рук была наложена шина, грудь и живот были прочно стянуты специальным корсетом, из-под коротких шорт проглядывали бинты, скрывавшие ободранные ноги, в особенности колени. Девочка стояла неподалеку от границ лагеря, прямо перед несколькими рядами, выложенных из тел погибших. Ее не столько волновало количество пострадавших, а после этого нападения их было действительно много, сколько волновала парочка знакомых лиц во всей этой группе погибших. Захари и Петар — два рыцаря, отправившихся вместе с ней на разведку, лежали в самом начале всего этого ужасного ряда.
Сильвия смотрела на них с расширенными от шока глазами. По ее лицу градом стекала дождевая вода, руки, казалось, дрожали, а чуть приоткрытые губы будто пытались сделать короткий вдох, который был так нужен в данный момент.