Тяжелый понедельник

Виллануэва встал и вышел на середину зала, повернувшись лицом к коллегам. Так было издавна заведено на этих разборах по понедельникам. Рассказать коллегам о своих ошибках и недочетах, подвергнуться перекрестному допросу с пристрастием и оставить позади неприятный эпизод. Этот сократовский допрос, эта mea culpa [10] могла даже чему-то научить провинившегося. Случай Эрла Джаспера страшно раздражал Виллануэву. Он не испытывал ни малейшего раскаяния по поводу расистского сукина сына. Словно комар, этот тип не сделал ничего, чтобы оправдать свое земное существование.

Двадцать лет назад, подняв правую руку, Джордж Виллануэва с замиранием сердца смотрел на украшенную флагами сцену аудитории Хилла и произносил слова клятвы. Его распирало от гордости – и от съеденных ночами пончиков, – когда он вместе со всеми повторял: «Буду направлять режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости». То, что Виллануэва не дал неврологу осмотреть Джаспера, не было, конечно, направлением режима больного к его выгоде. Но этот подонок все равно выкрутился. Никакого вреда, никакой вони.

«Остынь, – приказал себе Гато. – Подчинись процедуре. Набей себе эту шишку». Такие же разборы бывали по понедельникам в Национальной футбольной лиге. Если ты пропустил атакующего игрока противника, то тренер принимался снова и снова прокручивать этот эпизод. Не занял правильную позицию – не обеспечил блок. Прыжок назад в позицию, не обеспечил блок… И так много раз. Что и говорить, плохой блок опасен. Атакующий игрок может создать серьезную угрозу. Правда, от плохого блока еще никто не умер – во всяком случае, пока.

Разборы по понедельникам были священны. Они работают здесь, чтобы спасать жизни, чтобы изо всех сил, на пределе человеческих возможностей, оказывать всю возможную помощь пациентам. Большой Кот знал это. Но вид убитой бабушки Джаспера не выходил у него из головы – вид старой женщины, разорванной дробью от выстрела в упор. Почему она не выжила вместо него? В газете он прочитал, что бабушка одна воспитывала Джаспера, а он застрелил ее за то, что она не дала ему двадцать долларов.

– Мы слушаем вас, доктор Виллануэва, – сказал Хутен.

«У бабушки не было ни единого шанса», – подумал Виллануэва и начал говорить:

– Позвольте мне быть кратким. В отделение неотложной помощи поступил этот неонацистский подонок, только что убивший свою родную бабушку.

– Доктор Виллануэва, – перебил его Хутен, – уважайте процедуру разбора осложнений и летальности. Придерживайтесь приличий.

Тай Вильсон толкнул в бок сидевшую рядом Тину Риджуэй.

– Это Гато, которого мы знаем и любим.

– И Хутен, которого мы знаем и любим, – сказала Тина.

Пристыженный Виллануэва немного умерил свой пыл.

– Мистер Эрл Джаспер поступил в отделение неотложной помощи с огнестрельным ранением дробью. Дробь пробила твердое нёбо, нижнюю носовую раковину, среднюю носовую раковину, верхнюю носовую раковину, решетчатую кость, разрушила лобную долю и, пробив свод черепа над правым глазом, образовала выходное отверстие. По всем внешним признакам этот мерзавец – то есть, простите, я хотел сказать, мистер Джаспер – скончался от свинцового отравления.

– Доктор Виллануэва! – холодно и желчно предостерег его Хутен. Шеф явно начал терять терпение.

– Откуда вы это знали? Откуда вы знали, что он мертв? – спросил какой-то хирург из заднего ряда.

Виллануэва глубоко вздохнул. Когда на него начинали наседать, он всегда давал жесткий отпор. Если ему бросают вызов, надо уничтожить противника. Если кто-то грубо бил его по ногам во время игры, он при каждом удобном случае просто не давал тому играть. Он подавил желание сказать про огромное отверстие в черепе Джаспера, но, понимая, что не прав, решил признать свою вину и поднял руки:

– Признаю, вы выиграли.

– Речь идет не о выигрыше, – укоризненно поправил его Хутен.

Виллануэва не обратил внимания на его слова, продолжая, как провинившийся школьник, опустив глаза, смотреть на носки своих ботинок.

– Я позволил эмоциям захлестнуть меня. Я слишком пристально смотрел на свастику и забыл о больном.

– С каких это пор мы оцениваем больного, прежде чем начать его лечить? – поинтересовался еще один хирург из задних рядов.

– Вы говорите это мне? – поинтересовался Виллануэва. – Мне, который каждый день сталкивается со скандалистами и агрессивными алкоголиками? Я признаю, что был не прав, – добавил он после небольшой паузы. – Я. Был. Не прав.

В зале наступила тишина. Поистине монументальная тишина, какой не помнили на этих утренних конференциях. Виллануэва опустил голову еще ниже и хотел заговорить, когда раздался совершенно неожиданный звук.

В задних рядах люди принялись неистово аплодировать. Виллануэва смущенно поднял голову. Он ни