Тяжёлая вода (СИ)

Пульсация лютой злобы вдруг прокатилась по телу Джага, без труда захватывая разум. Заревев от ярости, он набросился на гадалку, схватил ее за волосы, поднял с пола, и швырнул как тряпичную куклу. Она упала на стол и повалила его. Джаг подскочил к ней, снова схватил за волосы и толкнул в шкаф.

Она лежала навзничь, в слабом свете от еще оставшихся свечей было видно, как по ее лицу сбегает темная струйка крови. Снаружи слышались приближающиеся крики.

Джаг подумал было достать меч, но почему-то не стал. Не стоят эти выродки смерти от доброй стали. Он поднял лошадиное клеймо и вышел навстречу приближающейся толпе. Чавалы были вооружены кто во что горазд. Кто с топором, кто с ножами, кто с саблей.

Джаг подпустил поближе первого — молодого щуплого чавала, — и размозжил ему голову. Пока тот еще не упал, он перехватил его оружие — ржавый бронзовый чекан, и ринулся в драку с оружием в каждой руке. Ему в лицо брызнула кровь. Потом еще раз, потом еще. Нападающие падали один за другим. Они бились не столько с человеком, сколько со страшным скоплением ярости и злобы, одолеть которые не под силу никому из людей хотя бы потому, что никто никогда не мог разозлиться так сильно. И сам Джаг чувствовал это — жуткую, неподвластную ему злобу, которая стала его постоянным спутником. Он пробивал врагам головы и ломал им кости и ребра. Его удары раз за разом находили цель, пока не осталось никого, кто мог бы подняться с земли и держать оружие. Но и этого ему было мало. Он подхватил с земли увесистый колун и вогнал в позвоночник одного из валявшихся. Тот издал отвратительный звук и перестал трепыхаться. Джаг добил еще одного, вогнав топорище ему в голову.

Его внимание привлекли всполошенные лошади, привязанные к стойлу. Почуяв кровь, они изо всех сил пятились, но привязь крепко держала их на месте. Джаг направился к ним. Сумасшедшее ржание перепуганных животных отзывалось в его голове звонкими раскатами. Кровь и огонь.

Он занес топор и вогнал его в хребет скотины. Лошадь рухнула наземь, дергая копытами. Другие три, обезумев от ужаса, рвались задом с места, но все так же не могли порвать привязь. Джаг раз за разом обрушивал топорище на хребты лошадей, перерубая позвоночник, и они падали наземь в конвульсиях.

Он как раз закончил с последней, когда появились еще люди.

Чавалы орали что-то, но боялись вступить в бой. Объяснением тому, что они еще здесь, могло служить только то, что они не видели, что было до этого, и еще не знают, с кем связались.

И хоть не знают, но уже чувствуют. Толкутся на месте, не решаются броситься в бой, хоть их и больше.

Один юнец рванулся на Джага, но тут же получил топор в брюхо и рухнул в грязь. Джаг вытащил топор и шагнул на остальных. Те отбежали на несколько шагов, но не отступили.

— Мы найдем тебя, чавалве!

— Тебе конец! Мы тебя прирежем!

Джаг лишь рассмеялся.

— Зачем искать? Вот он я!

Он демонстративно поиграл колуном, перебрасывая его из руки в руку, потом перехватил поудобнее, и метнул.

Топорище вошло в грудь ближайшему чавалу и того аж отбросило с места. Он упал на спину и больше не дышал. Джаг был без оружия. Но по лицам чавал он видел — они не совладают с ним. Вид десятка трупов на земле и только что вот так запросто убитый побратим — и все это руками одного человека… Для них это было слишком.

Джаг с грозным ревом бросился в атаку, готовый руками растерзать любого. Чавалы тут же пустились наутек. Догонять их Джагу уже не хотелось. Кровавая ярость понемногу отступала, уступая место расчетливой злобе. Он замер на месте, прислушиваясь к звукам вокруг. Карнавальная улица гудела в ночи громким смехом, музыкой и похабными песнями, ублажая подглядывавшую с неба зеленую Ехидну. Все уже слишком набрались, никто даже внимания не обратил на какие-то крики из чавалского тупика.

Сбежавшие чавалы оставили факелы и фонари, с которыми шли на помощь. Джаг поднял факел, переступил забитых лошадей и поджег сено в кормушках. Потом подпалил шатер, гадалки и бросил его в крытую караванную телегу на больших колесах.

— Веселитесь, пока есть возможность, — бросил он карнавалу, глядя, как занимается пламя. Затем развернулся и побрел через пустырь прочь от города.

Что было дальше, Джаг вспомнить не мог. Он был почти уверен, что черные дела продолжались до самого утра, пока он, наконец, не обессилел и не забрел в чей-то двор, чтобы проспаться.

Воспоминания могли показаться ужасными. И таковыми они и были. Но по какой-то причине Джаг не чувствовал ответственности за каждого из этих людей, которых он убил, и за все те ужасы, что совершил. Воспоминания хоть и вернулись, все еще казались смутными и нестабильными, будто облака дыма из опиумной трубки.

Проходя через карнавальную улицу, Джаг отмечал места, где уже был. Вот тигры, вот силач, вот черные как смоль риванские девки с кольцами в носах и в прозрачных накидках несут на плечах больших удавов, показывая их публике. Чавалский тупик должен быть совсем рядом.

Но приближаясь к месту, Джаг все яснее понимал, что пришел зря.

Так и вышло.