Тяжёлая вода (СИ)

— Хотя… — Фирак изобразил на секунду задумчивость, а потом с очень недобрым оскалом поглядел пленнику в лицо.

— Может ты и не врал. Вот я, к примеру, тоже себя до конца не знаю. Взгляни на меня, фраер. Я ведь вполне нормальный человек. Вежливый, рассудительный. Разумный.

Фирак глянул на Туктука, стоявшего рядом, тот согласно кивнул.

— Еще какой разумный, — подтвердил он, глядя на пленника.

— Да, я разумный человек, — согласился Фирак, тоже глядя в глаза пленному.

— Ы-ы!

— Но вот если что-то идет не так, как я хочу. Если что-то мне не нравится, что-то раздражает меня. Если что-то выводит меня из себя… То я становлюсь совсем не вежливым. Не очень рассудительным. И, откровенно говоря, далеко не разумным.

Он поглядел на пленника. Тот не выглядел впечатленным речью.

Фирак вздохнул, изображая грусть.

— Похоже, наш парень не вполне понимает, куда он попал. Я не вижу в нем настроя на сотрудничество.

Он взглянул на Туктука, тот понял без лишних слов.

— Щас я ему настроя добавлю…

В своем деле Туктук был подлинным мэтром, а мастерство его явно просилось в разряд высоких искусств. Это же надо так — ударить четыре раза, чтобы при этом пленник не свалился на пол вместе с табуреткой.

Туктук сначала двинул фраеру с правой, и он вместе со стулом накренился влево, но сию же секунду ему в скулу врезался левый кулак Туктука, резко отклонив его вправо. Правый кулак, ударивший точно в ухо, отбросил пленника снова налево, а четвертый удар уравновесил табуретку. Она несколько мгновений несильно пошаталась на месте и успокоилась. Все прошло быстро и болезненно — для того, кого били.

На гнусной морде пленника проявлялись синяки, на правой щеке осталась большая ссадина, которая начинала набухать кровавыми каплями.

Удовлетворенный своей работой, Туктук встал позади пленника и вытащил кляп у него изо рта.

Из раскрытой пасти у него густо закапала на пол кровь. Зубы были все красные.

Хорошее начало, решил Фирак.

— Итак, приятель. Скажи мне, ты знаешь что-нибудь об этой штуке?

Фирак развернул перед ним бумагу — ту самую, что щегол из заморской компании оставил Лонзо.

Тот поднял в нее мутные глаза.

— У-у, — пленник отрицательно покачал головой.

Фирак сложил бумагу обратно.

— Когда ты будешь врать, мой друг будет тебя бить. А сейчас ты врешь.

Туктук смотрел на Фирака, ожидая кивка. И когда дождался, немедленно приступил к делу. Четыре профессиональных, красивых удара. На этот раз — по ребрам.

При каждом ударе фраер смешно кудахтал и издавал другие интересные звуки — это так кулаки Туктука выбивали из его груди воздух.

— Итак, начнем сначала, — сказал Фирак.

Туктук поднял за волосы повисшую голову пленника.

— Посмотри на эту бумагу. Расскажи мне, что ты знаешь об этой штуковине?

— У-у.

Туктук снова принялся за дело. Фирак свернул бумагу и вздохнул, на этот раз искренне.

По всей видимости, решил он, придется приложить больше усилий.

— Клешня, приятель, — позвал он. — Сходи, поставь кочергу в огонь…

***

Пирату в жизни везет много, но недолго.

И мой срок, похоже, уже подошел.

Пытаясь понять, почему он сидит тут, и как так вышло, Джаг чувствовал растерянность. Нет, безусловно, когда переходишь дорогу влиятельным и опасным людям, следует ожидать последствий. Но Джаг и думать забыл о том, что произошло в Авантии. Он-то полагал, что полностью расплатился с Лонзо тем, что его кинули в трюм к черным рабам, где он и путешествовал без надежды на спасение до тех пор, пока удача мертвеца не дала о себе знать. Но это должно было быть достойной расплатой за деяния. Оказаться в трюме, полном черномазых — это же верная смерть, а то и хуже.

Однако, Лонзо этого показалось мало, и он, собственными руками похоронив меня, решил достать меня из под земли. И зачем?..

У Джага было не слишком много времени, чтобы как следует задуматься об этом. Слишком уж часто его лупил кулаками этот здоровый громила.

Поэтому, не мудрствуя, Джаг решил, что просто ничего им не скажет.

Еще не настал тот день, когда Джаг Марно начнет певчей птицей заливаться перед какими-то обосранными бандитами.

Впрочем, Джаг понимал, что это излишнее бравирование. Свое положение он осознавал прекрасно, и также прекрасно понимал, что эти трое ублюдков вольны делать с ним все, что в голову взбредет. А они определенно обладали некоторым мастерством ведения допроса: оставаться верным своим принципам перед ними оказалось весьма болезненно. И черт бы с ним. Джаг рос не в богатом особняке, в окружении надушенных слуг и вычесанных пуделей. Его взрастили трущобы. Сначала — грязь и распутство авантийских деревень, затем — мрачные и жестокие улицы Граты. Джага много раз избивали. И в честном поединке, и толпой на одного. К побоям Джаг был привычен, они были его родными братьями. И он не успел забыть об этом, надев парик и солдатскую портупею — там, где он служил, служили все такие же, как он, безродные и нищие, словно прокаженные. Отбросы общества, которые предпочли умереть в вечном бою с дикой Ривой, а не в петле на городской площади. Рива научила Джага не бояться и смерти. Ведь кроме нее там ничего не найти, и это все знают.